Конечно, я был всего лишь спинагоном — низшим среди дьяволов — но это не причина, чтобы демон отрывал мои крылья только потому, что ему не понравилось доставленное мной сообщение! А что теперь сделает мой хозяин гелугон? Наверняка он ничего не скажет Гробе, а какой прок от спинагона без крыльев? Наверное, меня бросят в Пламенную Яму за «некомпетентность».
Отомстить я не могу, и остается лишь сжать свой кулак и ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть Гробу всеми фибрами души, всем своим маленьким черным дьявольским сердцем…
Я многих убил в своих жизнях, и у них были друзья и возлюбленные, которые ненавидели меня самого.
Ощущение «пьянящая радость».
Танцуя в ритме праздничной музыки лесных эльфов, я и еще дюжина танцоров кружились на лесной поляне подобно дервишам, улыбаясь и хохоча, как безумцы. Счастливые лесные обитатели кричали, хлопали в ладоши и танцевали рядом, феи кружились в воздухе над головами, оставляя за собой искрящиеся разноцветные шлейфы…
Испытав сие ощущение, я еще несколько минут пребывал в весьма приподнятом настроении.
Ощущение «всепоглощающее нетерпение».
Я разговаривал с Амнасом Тугодумом, Хранителем Львиного Ключа, о том, было ли мое начинание достаточно важно, чтобы передать мне артефакт. Это была пытка в чистом виде… за каждым из его слов следовала долгая пауза; каждое свое утверждение он повторял несколько раз, не позволяя мне вставить реплику. Я приводил аргумент… и ждал, и ждал пока он на него ответит. А на его ответ я приводил новый аргумент… а затем снова должен был ждать бесконечные контраргументы Амнаса. Всеми силами я сдерживал себя, чтобы не оторвать демону голову и вырвать ключ из рук бьющегося в агонии тела…
Я вспомнил одолевавшую меня досаду, когда я не смог прочитать ни слова на языке, на котором был написан мой собственный дневник.
Ощущение «твердая решимость».
Целый зал разрушен, а дюжина сошедшихся в сражении обменивались ударами оружием, смертоносными заклинаниями в отчаянной попытке выжить и победить. Ядовитый зеленый дым поднимался от кучи трупов, из которой я вылез, еле избежав воздействия некоего дьявольского заклинания. Вон она, моя пинта меда, прямо на столике… надо лишь пробиться через одержимую жаждой крови толпу вояк. И я получу ее, даже если мне придется перебить всех до единого посетителей этой таверны!
Я припомнил владельца бара «Горящий труп» и его слова о том, что 15 лет назад я разнес его заведение.
Ощущение «невообразимая похоть».
Я совокуплялся с суккубом — существом столь невероятной красоты, что даже ее рога и хвост меня не смущали. Она хрипела и стонала подо мной… Я желал ее всем своим существом, и лишь она одна существовала для меня во всей Вселенной. Жизнь взорвалась во мне, и последним, что я слышал, был счастливый смех суккуба, вытянувшей из меня все соки, оставив лишь бездушную оболочку.
Я бросил взгляд на Падшую Грэйс и понял, что с ней подобный исход был бы невозможен. Интересно, как было записано это ощущение. Неужели Чувствующий, с полным осознанием неизбежного, решился на совокупление с суккубом лишь затем, чтобы сохранить ощущение?
Ощущение «ужасное сожаление».
Я стоял на палубе своего флагманского корабля «Молота небес», а он плыл над континентом Агархеймом, поддерживаемый ветрами магии. Земля внизу сотрясалась от ударов, наносимых моим флотом. От пушек тысяч кораблей, низвергающими волшебный огонь подобно мстительным богам. Волны от взрывов начали сотрясать мой корабль несколько минут назад, постоянная вибрация через древний остов корабля, да и через мои кости тоже, сопровождаемая гулкими непрерывными звуками разрывов. Горы начали оседать, а моря — вскипели, и облака пара устремились ввысь.
Мой первый офицер приблизился.
— Мой лорд- адмирал… разрешите говорить открыто, сир.
Я кивнул, испытав неприятное ощущение, догадываясь о вопросе.
— Мой лорд… простите, но как же так? Что дает нам право? Миллионы жизней…
Я ответил, не оборачиваясь к нему, не отводя взгляд от Румоса, огромной столицы государства, которая исчезала в облаках горячего пара двенадцати миль в диаметре и все разрастающегося:
— Если бы ты только знал всю правду о предательстве агаритов, первый офицер Фельм, которая выходит за грань понимания большинства… тогда бы ты понял. Ты говоришь о нашем праве уничтожить их? У нас нет права оставить их в живых.
— Но, сир… Они все предатели? Наверняка, среди сотен тысяч есть невиновные.
— Молчать! И не говори об этом больше — так приказал наш король, и воля его свершится. Задача, поставленная перед нами, ужасна, и нельзя задаваться вопросами или оспаривать ее. Нет места жалости, нет место сожалениям — лишь наш долг!
Мы немного помолчали, наблюдая за последними минутами существования Агархейма. Наконец, я вздохнул… долгий, мучительный вздох, прозвучавший так, будто внутри меня что-то сломалось. За бронзовой маской, закрывавшей изуродованную часть моего лица, слезы полились из мертвого глаза.
— Фальм… друг мой… я хочу, чтобы ты понял. Теперь я знаю, глядя на то, что содеял… что если бы задумался о том, что сделал… что действительно сделал… я бы сошел с ума. Деяние, подобное этому… отвращение переполнит, поглотит меня. Посему, первый офицер Фальм, в Агерхейме не было невинных… не было матерей, не было детей, не было людей. Лишь предатели. Злобные, хитрые предатели, не заслуживающие ничего иного, кроме как ощутить на себе весь гнев нашего Святейшего Короля. Ты понимаешь это?
— Д… да, милорд.
— Хорошо. А теперь иди… я хочу побыть один.
— Как прикажете, лорд- адмирал. Фальм поклонился и вернулся на нижнюю палубу, оставив меня взирать на конец цивилизации.
Тот факт, что данное ощущение оказалось здесь, означал, что адмирала впоследствии терзали сомнения. Совершенное преступление ужасно, мерзко, невообразимо, но я не мог избавиться от мысли… не совершал ли я сам поступки еще более страшные?
Ощущение «неописуемое разочарование».
Теперь я могла видеть ее, корону Хефона, сверкающую на мраморном пьедестале. Она была не дальше двадцати шагов… обладая ею, я смогу вырвать власть над армиями Этанополиса из рук моего предателя — братца и восстановить величие отцовского королевства. Какой глупец, этот мой братец… Я мрачно ухмыльнулась при этой мысли… оставить в живых единственную дочь короля и считать, что она не сможет причинить ему вред.
