— Ты! — выдохнул Золтан, делая шаг назад.
— Здравствуй, Хагг, — сказал Жуга, закладывая книгу лезвием испанского кинжала. — Здравствуй. Что, не ждал?
Золтан сглотнул.
— Ждал, — признался он. — Я встретил стражника испанца, он сказал, что кто-то рыжий выскочил с дубиной, всех поколотил и сгинул. Я почему-то сразу подумал о тебе.
— Очень хорошо! — Жуга издал нервный смешок. — Мне меньше придётся объяснять.
— Где ты прятался?
— В пруду.
И впрямь — с него текло. На травнике была замызганная ряса бернардинца, она была ему коротка — из-под обтрёпанного подола торчали голые ноги в горских башмаках с обмотками. Золтану припомнились слова наёмника про трёх «монахов без памяти». Помимо рясы травник обзавёлся скапуляром, ладанкой и чётками — больше у монаха позаимствовать было нечего. Посох у него был свой, из какого-то дерева с плотной и белой корой; он прислонил его к столу. А меч отсутствовал.
— Так ты жив.
Жуга усмехнулся:
— Вполне.
— Нет, я хотел сказать...
— Я тебя понял, — перебил его травник. — Я настоящий. Я не привидение.
— От тебя никогда не знаешь, чего ожидать, — проворчал Золтан и гулко сглотнул. Иоганн за его плечом хранил молчание. — Значит, пуля тебя не берёт... Я нашёл твоё письмо. Та девчонка — я пытался ей помочь...
— Я знаю. — Травник поднял руку. — Знаю. Не трудись рассказывать. Её здесь нет. Ты сделал всё, никто не смог бы сделать больше. Я даже не надеялся, что ты примешь всё так близко к сердцу. Но сейчас мы ничем не можем ей помочь — она сама выбрала дорогу. Эта девочка с виду тихоня, а на деле своенравна и очень сильна. Может, оно и к лучшему.
— Ты собираешься её искать?
Жуга вздохнул. Прошёлся пятернёй по волосам.
— Собираюсь — не то слово... Только она одна ничего не сделает. Буду честным, Хагг, — сказал он, глядя Золтану в глаза, — эта головоломка гораздо сложнее и гораздо проще, чем я думал. Я вообще теперь не знаю, что мне делать. Может, никуда идти уже не надо, может, я уже пришёл и путь окончен.
— Где ты пропадал всё это время?
— Потом, потом! — нервно отмахнулся Жуга. — В двух словах не объяснишь, а у меня мало времени. У меня есть несколько дней, может, неделя, а после всё может лететь в тартарары. Ладно, не важно, речь не об этом. Для начала мне нужно выбраться из монастыря.
— Это будет трудно, — признал Хагг. — Разве что сейчас, пока не кончился переполох.
— Понадобятся припасы. И какая-нибудь одежда.
— Если хочешь отыскать кого-то или спрятаться, тебя ничто не защитит лучше, чем одежда монаха, а она и так на тебе, — рассудительно ответил Хагг. — Что до припасов... смею думать, я в хороших отношениях с келарем и он мне позволит взять чего-нибудь в дорогу.
Он говорил, а сам пытался рассмотреть Жугу при скудном освещении. По сравнению с тем, каким он его помнил, травник сильно изменился. Теперь, когда они стояли рядом, прежде всего бросалась в глаза бледность кожи, словно он всё это время жил во тьме или в каком-то месте, где не светит солнце. Как и у всех рыжих, его кожа быстро теряла загар. Он оброс и похудел и снова стал хромать, левая щека сочилась сукровицей свежего ожога, волосы над ухом были сожжены, но Жуга будто не чувствовал боли, наоборот, его переполняла жажда действия, какая-то дурная, давящая, дикая энергия, как в часах, где завели пружину и переборщили. С него ещё не спали возбуждение и злость недавней драки, он двигался порывисто, даже не мог стоять на месте — притоптывал, чесал вихры, хрустел и щёлкал пальцами, вскидывал голову на каждый шорох. Глаза его блестели как стеклянные, он почти не моргал. Скажи кто Золтану сейчас, что травник проглотил все свои зелья разом, он бы не очень удивился.
— Паршиво выгляжу? — спросил Жуга, словно прочитав мысли друга.
Золтан вздрогнул.
— Да уж, — признал он. — Что с тобой стряслось? Ты болен?
— Нет.
Хагг поднял бровь:
— Тогда зачем тебе неделя? Что случится через неделю?
— Много чего может случиться, — уклончиво сказал Жуга. — Помнишь трёх детей, которые мышата?
— Да, я читал. Но...
— Я знаю, где все трое. Вернее, знаю, где их искать. Один здесь, один пропал, девчонка... Девчонка убежала. Кажется, я даже знаю, кто ей в этом помог. Но нам придётся собрать их вместе: в одиночку эта девушка ничего не сможет сделать. Нельзя упускать ни дня: я теряю память. Как думаешь, сколько человек может продержаться без сна?
Золтан пожал плечами:
— Трудно сказать. Я не часто применял вегилию — когда я работал дознавателем, её не так широко практиковали, применяли только к детям. Сколько можно выдержать без сна? Неделю, может, больше. Если после этого не лечь, наступит сумасшествие. Но чаще... — Он вдруг вскинулся, умолк и изменился в лице. — Так ты... на это намекаешь?!
— Вот именно, — мрачно подытожил травник.
— Но для чего тебе не спать?
— На мне проклятие пустотелого холма, — сказал Жуга. — Усну — и начинаю забывать. Помнишь Тила? С ним было то же самое. Это всё проклятая эльфийская магия, он стирает память. Неделя-другая и я сделаюсь никем. Нам нужно успеть.
— Мне неясен ход твоих мыслей, — признался Хагг. — Объясни, пожалуйста, что происходит. Неделя коротка, но полчаса ничего не решат.
— Ах ты, старая лиса! — вздохнул Жуга. — Да всё ты понимаешь, только притворяешься. Как всегда страхуешься, хочешь нахапать козырей. Золтан, ты часто помогал мне, я могу на тебя положиться, как на брата. Помоги мне в последний раз.
— В последний? — Золтан с подозрением прищурился. — А что потом?
— Суп с котом! — огрызнулся травник. — Забудь! Если у нас получится, это будет совсем другой мир.
Золтан покосился на тетрадь.
— Я... читал твои записки, — запинаясь сказал он, — там ты многое объясняешь, хоть и путаешься. Но я всё равно не понимаю, к чему ты клонишь!
— А, — Жуга поморщился, — пустая писанина. Манихейская дурь. Мне нужно было упорядочить мысли, я тогда многого не понимал. — Он сделал несколько шагов и оказался у стола. Раскрыл тетрадь и стал листать страницы, бегло их проглядывая. — Так, это не нужно, — бормотал он, — это тоже не нужно... и это лишнее...
Он взял кинжал, повертел его и занёс над книгой.
— Стой, что ты делаешь!
Но травник уже вогнал лезвие между страниц и несколькими быстрыми движениями рассёк злосчастную тетрадь на две неравные части вдоль по корешку. От такого обращения с книгой Хагга передёрнуло, но он предпочёл не спорить.
— Так будет лучше, — заверил его травник. — Здесь, — он закрыл тетрадь и положил ладонь на вытертую кожу переплёта, — мои записки, наблюдения, рецепты снадобий... ну, всякое такое прочее. В них я уверен — это пригодится, это, пожалуй, можно оставить. Если ты знаешь хорошего печатника, который может их издать и не наделает ошибок, отдай ему — пусть напечатает. Деньги, если что-то выручишь, оставь себе. Остальное... — Он поколебался. — Остальное я, пожалуй, возьму с собой, чтоб ты не морочил себе голову.
