Разработанный генеральным штабом план после безуспешной попытки одним ударом сокрушить Гетлонд и ряда не достигших успеха операций на северном направлении, всё равно казался до нельзя авантюрным, зиждущемся на одном лишь «авось». Все эти недели он каждую минуту ожидал, что ему сообщат о серьёзных проблемах, о невозможности реализации плана или о том, что Гетлонд прознал о плане и подготовил контрмеры.
Однако, нет. Лишь однажды практически в самом финале подземных работ, около месяца назад один из сбившихся с курса грабойдов слишком далеко ушёл, выйдя около поверхности оборонительной линии Гетлонда. Всё же технология беспилотного управления такой техникой слишком сырая и топорная, но что поделаешь, воздух с собой не возьмёшь. Благо о сбившимся с курса стало известно заранее, удалось сымитировать крупное наступление пусть и дорогой ценой.
Сейчас же смотря на множество чёрных змей-проводов, десятками выходящими из ста шести тоннелей, сплетающихся в огромные косы кабелей, взбирающихся на верх к его ногам, он всё равно не мог поверить в успех. Но долг требовал обратного.
— Товарищ полковник, всё проверено и готово. Нареканий, нет
— Генеральный штаб?
— Выходили на связь две минуты назад. Зелёный свет, подтверждён. Командование всё ещё на связи ждёт немедленного отчёта сразу после исполнения.
— Гетлонд?
— Последняя армейская часть противника вошла в зону поражения пятнадцать минут назад. По предварительным данным нашей разведки, там от девяноста до ста двадцати тысяч единиц живой силы.
— Данные точные? — Продолжая смотреть вниз в темноту тоннелей ровным, безэмоциональным голосом спросил полковник.
— Так точно. Противник уже знает, что у них проблемы со связью, но не знают с чем это связано. Они глубоко заглотили наживку, для них всё слишком хорошо складывается, чтобы медлить из-за каких-то неполадок с коммуникацией. — Позволил себе небольшую словесную вольность подполковник, старый друг Шапкина. Всегда такой наглый и лихый, ему бы больше подошла роль сегодняшнего героя.
— Время?
— Без одной минуты десятого. — Видя, что полковник не спешит, его друг заговорил. — Антон, это нужно сделать, ты станешь национальным героем Русланда, а эта операция войдёт в учебники истории под твоей фамилией.
— Ты же понимаешь, что это уже даже наикровавейшей войной не назвать. — Шапкин повернулся к подполковнику. — Это истребление. Не просто солдат противника, а истребление самого человечества. Кто знает к чему подтолкнёт подобное весь мир.
— Антон…
— Идём, штаб не любит ждать.
Зайдя в помещение погружённое в полумрак (убежище специально было создано для этого единственного момента), полковник Антон Шапкин подошёл к единственному ярко освещённому месту — большой тумбе с единственным тёмно-зелёным предметом.
Правая рука легла на холодный металлический бок с рифлёной в три линии поверхностью. Левая плотно обхватила взведённую деревянную рукоять, перехваченную железным кольцом.
Полковник прикрыл глаза, он почувствовал, как на него смотрят десятки глаз, стоящих позади офицеров. Он слышит, как у его друга в кармане тикают наградные золотые часы. Он ощущает мерное биение своего сердца переполненного непоколебимой решительностью. Всё что выдаёт его волнение, это единственная капля пота на его виске.
Кисть резко поворачивается, а вместе с ней и взведённая рукоять. После чего он вдавливает её вниз со всей силы, словно она могла не поддастся. Под ладонью полковника пробегают искры от сгораемых проводков пославших единственный смертоносный приказ на уничтожение.
Сама земная тверд расколась, многотонные земляные пласты подбросило в воздух. Сие последнее что удалось увидеть, несмотря на полтора десятка километров, разделяющих нас и место взрыва. Ударная волна сорвала нас с места, точно злой порыв ветра бросающий сухую листву. Перелетая через голову я увидел, как лес, через который мы шли, лё Целиком. С вывернутыми корнями и переломанными метровыми стволами.
Огромный столб выброшенных вверх газов и осадочных пород поднялся на многие километры, как и раскинулся во все стороны. Подминая под себя окружающий мир. Опустившаяся внезапно тьма принялась душить, забивая пылью и грязью, нос и рот, выдавливать глаза, продираясь сквозь крепко сомкнутые веки.
Что должны слышать все живые находясь сейчас здесь? Ответ: НИЧЕГО. Тьма забрала и слух, оставив лишь звон в голове, и трущееся о наждак сознание. Продолжая тянуть попавших в её плен жертв, она подбрасывает их, растягивает и сжимает. Кого-то небрежно швырнёт о камни, кого-то бросит на древесные пики сломанного дереве, а кого-то плавно опустит в ледяное болотце, нежно притапливая, завернув в тИнистый кокон.
Единственное что не забрала тьма, это осязание, что бы её жертвы могли ощущать, трепет земли под собой от опускающихся с верху глыб размеров с дом. Которые, вырванные из своей извечной колыбели, стремятся вернутся в неё, забрав часть мира надземного с собой.
Наигравшись она уходит дальше, разбросав по ходу надоевшие игрушки. Накрывая их на память тяжёлым земляным саваном. Направленный подземный врыв опустил кусок территории Гетлонда длинной сорок восемь километров и шириной восемь, на два метра ниже уровня океана, против одиннадцати над уровнем до взрыва.
Вся вода из рек, озёр, болот, устремилась в образовавшуюся пустоту. Превращаясь в ледяную трясину, которая поглотит тех немногих, кто умудрился уцелеть.
Контузия — особый вид общего поражения организма, который возникает при внезапном непрямом воздействии на всё тело или на его обширные участки, возникает от взрывной воздушной волны. Характеризуется потерей зрения, слуха, нарушениями речевого аппарата, расстройством опорно-двигательного аппарата. В некоторых случаях у пострадавших прослеживаются нарушения в психике.
— Ооо, а вы люди знаете толк в убийствах! Разом столько разумных! Словно пыль со стола смахнули.
Голос в голове оргазмирует, чувствую его возбуждение. Не уж то это я?
— Такое пиршество! Здесь взойдёт чудный сад из плоти!
Нет, это не я. Кто-то другой. Кто-то…
— Как великолепно наблюдать, как что-то умирает!
Правик… Вот ведь кровожадный сорняк. В банку с солью тебя закатать, чтоб там разглагольствовал.
Чьи-то ледяные пальцы хватают меня за запястье, вытягивая на верх из-под жирного пепла пережжённой земли.
— Живой? — Откуда-то с боку доносится нагловатый голос.
— Кажется, да. Дажага, дай чистого снега. — Это уже голос с хрипотцой и каким-то странным акцентом с ударением на твёрдые звук.
По моему лицу заелозил холодный влажный ком. Замычав слабо дёрнул головой выплёвывая горькую массу забившую рот. Открыть глаза никак не получается, дикая слабость окутала своими щупальцами всё тело. Чёрт, кажется я отключаюсь. Словно через прижатую к ушам подушку слышу что-то про лапник и костёр. Темнота…
Не знаю сколько проходит времени. Прихожу в себя и отключаюсь несколько раз подряд. Сначала появляется сильный хвойный запах. Мне в шею упираются мягкие колючки. С усилием размокнул один глаз. Мир тут же дико начинает вращаться. Успеваю увидеть свинцовое небо, с которого густо сыплется чёрный снег, часть которого закрывает безмерно огромный столб дыма, вздымающийся от самой кромки холма за который нас перебросило. Мозг не выдерживает этой карусели, хлопнув дверью гасит свет. Темнота…
Хриплю, оплёвываюсь, по щекам и подбородку течёт что-то тёплое. Я не в сознании, скорее полу обморочном состоянии. Всё что мне сейчас доступно из окружающего мира, это перебранка прямо надо мной.
— Ты можешь держать его голову ровно?
— Пытаюсь, он дёргается.
— Ну, так держи крепче и разожми ему челюсти.
— Ладно, сейчас. — Кто-то давит мне на щёки, пытаясь оттянуть челюсть вниз. Не знаю почему, но я сопротивляюсь, хоть сил на это и нет. — Мать его! Никак. Слушай, Яков Николаевич, посмотри там у санитара должен быть нашатырь.
— Не поможет. У него серьёзная травма головы. Он не придёт в себя.
