Эти твари выглядели чем-то средним между змеенышами и детенышами хищного зверя – длинные тельца с четырьмя короткими лапками, покрытые серой блестящей чешуей, с огромными пастями, полными острых зубов, с выпученными глазами. Они дергались, извивались, шевелили лапками, хлопали ртами, верещали, и все это было так мерзко, что хотелось плеваться. Лютава понимала, откуда они взялись, но старалась не думать об этом – от этих мыслей делалось совсем дурно.
И вдруг что-то огромное, темное ворвалось в подземелье и бросилось на белого волка. Эта тварь точь-в-точь походила на детенышей из корзины, но только ростом была с самого Лютомера. Белый волк и серый зверозмей сцепились и покатились по полу подземелья. Лютава взвыла от ужаса и подскочила ближе, забыв о выкормышах – она жаждала помочь своему брату, но не знала, как это сделать, видя перед собой мелькающий клубок двух тел.
В подземелье стоял рев, визг, крик, звериное рычание. Лютава почувствовала рядом какое-то движение и отскочила, потом обернулась – Галица в облике собаки метнулась в сторону, пытаясь ее обойти и подобраться к огню, где еще визжали и корчились плоды ее многолетней ворожбы.
Со стороны дерущихся послышался низкий рев – Лютава обернулась и взвизгнула. Серый зверозмей придавил белого волка своей тушей к земле и тянулся к горлу зубами, а Лютомер рвал его брюхо когтями всех четырех лап, но не мог прорвать слишком крепкую шкуру, покрытую чешуей.
Не думая, сможет ли что-нибудь сделать, Лютава хотела прыгнуть на зверозмея, но опоздала. Словно родившись из самой тьмы, на него набросился черный волк Нави. Схватив гада зубами за шею, он оторвал его от белого волка и откинул прочь. Зверозмей рычал и хрипел, а черный волк крепче сжимал челюсти, стараясь сломать хребет или задушить.
Белый волк поднялся, пошатываясь и стараясь прийти в себя. Зверозмей дико извивался, задними лапами и хвостом бил по голове Радомира. Лютава с яростным рыком кинулась вперед и вцепилась в заднюю лапу зверозмея, навалилась всей тяжестью, не давая врагу ударить черного волка мощной и гибкой задней частью тела. Ее мутило от отвращения, но она сжимала челюсти изо всех сил, чувствуя, как острые зубы помалу пронзают гладкую прочную чешую. Она грызла и вертела лапу, стараясь хотя бы изувечить это чудовище.
Вдруг вся туша, продолжая рычать и хрипеть, содрогнулась в последний раз и затихла. В ноздри ударил тот же запах неживой крови, который Лютава уже давно чувствовала в пасти.
Она выплюнула изгрызенную лапу и подняла голову. Зверозмей лежал на боку, вывернув шею и запрокинув голову. Его грудь была разорвана когтями и зубами, белый волк, пошатываясь, терся мордой о землю, пытаясь стереть кровь. Черный волк стоял над поверженным врагом, тоже опустив голову и тяжело дыша.
И никто из них не успел заметить в пылу борьбы, как собака подхватила зубами последнего из детенышей, который все-таки сумел выбраться из огня, как он юркнул к ней на грудь и обвился вокруг шеи, и как она кинулась прочь из пещеры, унося спасенного и спасая от расправы саму себя. Она канула в темноту, а три ее врага были слишком утомлены, чтобы заметить ее бегство и тем более ее преследовать.
* * *
Когда Лютава очнулась, уже была глубокая ночь. Она все еще лежала на полу, на прежнем месте, накрытая шкурой с головой. В первый миг собственное человеческле тело ее удивило – за эту ночь она так сроднилась с волчьим обликом, что быть человеком ей теперь казалось как-то странно и неловко. К тому же все болело, каждая мышца ныла, каждая косточка стонала. Голова шла кругом. Постанывая, как старая бабка, Лютава с трудом перевалилась на бок, встала сначала на колени, потом кое-как выпрямилась.
– Добро пожаловать! – окликнул ее Лютомер, вытянувшийся на ее собственной лежанке. – А я уж думал в путь снаряжаться, тебя искать.
Из троих волхвов Лютава была самой слабой, поэтому обратный путь искала дольше всех. И Лютомер, и баба Темяна уже «были дома». Хотелось пить, но первым делом Лютава умылась, чтобы смыть с себя все следы Нави. Вспоминая увиденное, она содрогалась от ужаса. Много в бездне мерзких порождений, и они столкнулись с одним таким. С духом, сожравшим уже шесть душ и выросшим настолько, что они втроем едва с ним совладали. Каким бы он стал, если бы получил последнюю, седьмую жертву! Тогда, пожалуй, у него хватило бы сил прорваться в Явь и стать одним из тех чудищ, о которых рассказывают кощуны.
Семь лет Галица убивала людей и скармливала их души исчадию бездны, который в обмен тянул для нее оттуда силу. О сокрытии следов он заботился сам – он ведь не хотел лишиться кормушки, а это произошло бы, прознай об этой связи Галицы Велезора, Темяна или Велетур. Выкормленный таким образом, этот дух… Лютава мысленно зажмурилась и проскочила не глядя то, что было дальше… пока в корзине у Галицы не зашевелились детеныши. Точные подобия зверозмея, рожденные ею же и полностью покорные ее воле. Выкормыши могли дать ей силу значительно большую, чем сам дух. Уничтожив и зверозмея, и детенышей, они лишили колдунью ее покровителя и оружия разом.
Но сама она уцелела. Легко представить, какую ненависть она теперь питает к детям Велезоры. Такая ненависть сама по себе может стать оружием. Если у нее не осталось чего-нибудь про запас.
Наутро, отдохнув, Лютомер и Лютава сходили к Просиму и рассказали ему обо всем.
– Вот отчего ко мне мои сынки во сне-то явились, – сообразил старик и вытер глаза рукавом. – Как разодрали вы того гада, то и душеньки, им погубленные, на волюшку выпорхнули и к дедам в Ирий устремились. Спасибо тебе, Вершиславич, спас ты сынков моих! – Старик вдруг повалился на колени и наклонил голову к самым черевьям Лютомера. – Прости, что за чудо-юдо тебя зловредное столько лет считал, а выходит, ты мне такую милость оказал, что сильнее и нельзя! Прости, старый я дурак!
И Просим опять заплакал, потому что не мог без слез вспоминать об этой «услуге» – ведь Лютомер сделал, что смог, только для мертвых, а живых сыновей ему не вернут и сами боги.
– Вот она какого духа себе нашла! – говорил старик, когда успокоился и обдумал все услышанное. – Хорошо, поспели вы вовремя. А не сожгли бы гаденышей – они бы в скором времени в такую силу вошли, что и подумать жутко. Ведь этих выкормышей в чужие души подсаживать можно. С этим делом кого хочешь к рукам приберешь и на себя работать заставишь. А если сильный человек, чужой воле не поддастся, то исчахнет, выкормыши из него всю жизнь высосут.
– Да уж, вовремя, – задумчиво согласился Лютомер.
Но даже ему захотелось зажмуриться при мысли о том, что могла бы сделать Галица, не успей они вовремя. Она обрела бы семь послушных ее воле кудов, которых можно подсадить в души людей и управлять ими. Если этими людьми станут князь Вершина и его ближайшие родичи – или главы иных сильных родов, – то в земле угрян вспыхнет война, которая уничтожит и Ратиславичей, и кого угодно. А ведь такого куда легко можно извлечь из мертвого тела и вновь посадить в живое. Война на Угре стала бы бесконечной – или до тех пор, пока здесь не забудут славянский язык и само имя кривичей-угрян.
