— Что?! — вскинулась девочка.
— Самое то для тебя, — отозвалась госпожа Татин. — Поучишься молиться как надо, держать себя в строгости и смирении. А то наглая больно, никакого сладу нет.
— Некогда, — буркнул убийца, что-то для себя соображая. — Хитришь ты, Подкова.
Старуха пожала плечами.
— Ей бы ко двору попасть. Пусть дикая, неучёная, но притрётся, научится. С людьми мало видалась. Не умеет себя долго держать. Ко двору — и без всякой цели, чтобы привыкала.
— Посмотрим, — ответил Паук. — Может, и до этого дойдёт.
* * *
Когда Виль ушёл, старуха долго смотрела на закрывшуюся дверь. Потом повернулась к Эрне.
— Мужчины, — презрительно произнесла она, — вечно думают, что их подчиняет хитрость или особое искусство… Так думают даже лучшие из них. А на самом деле — это они сами. Никто не может обмануть человека лучше, чем он сам. Всё искусство в том, чтобы понять, кто и как хочет быть обманут. Не верь мужчинам, девочка. Не думай, что ради твоих глаз они сделают хоть шаг. Даже ради того, что у тебя под платьем. Нет. Девочек много и глазастых тоже. Всё, что мужчины делают, они делают ради себя самих. Они обещают потому, что обещания красиво звучат, а не потому, что собираются их выполнять. Ты никогда не будешь уверена, выполнит ли он то, в чём клялся ночами, никогда, воробушек. Не дай им заподозрить, что тебе от них что-то нужно, провалишь всё дело. Нет, воробушек, ты должна быть чиста и бескорыстна, и разве что от тревоги не можешь всецело предаться любви… Когда ты подрастёшь, будут другие уроки, но сейчас, когда ты так молода… и помни: каждый человек говорит то, что хочет сказать, выразить, поведать… даже глупые или смешные вещи…
Она посмотрела куда-то сквозь Эрну, далеко, в глубины своей памяти.
— Его величество покойный король, — сказала она, — вернулся из долгого похода на Терну. Они шли через горы, путь был трудным, поход — тяжёлым… короля очень ждали на родине и первый же барон приготовил ему роскошную спальню. Его величество радовался как ребёнок и долго рассказывал дамам, какое удобное у него ложе. В походе ему приходилось спать на земле, только и подстелив под себя, что старый плащ… Одна дама, глупышка, решила, что его величество обращается к ней… с особым намёком… она отдала все драгоценности страже, чтобы её пропустили в опочивальню… его величество был страшно недоволен! Заступник, как он ругался! На своём роскошном ложе он собирался спать сам! Эта была первая приличная постель за долгие месяцы и его величество желал прочувствовать всё блаженство отдыха.
— Это были не вы? — спросила Эрна. Госпожа Татин покачала головой.
— Она меня опередила, — без злобы призналась старуха. — Несчастная дурочка, она была опозорена на всю Хларию, муж отказался от неё и сослал в монастырь со строгим уставом… а я попробовала в другой раз. Когда его величество отдохнул и был настроен более благосклонно.
Она помолчала и криво усмехнулась.
— Ложе барон соорудил и впрямь роскошное, — добавила она.
Эрна во все глаза смотрела на собеседницу. Старая, желчная и злая, она когда-то была молода и красива, её любил сам хларский король… так странно! Это только одна сторона жизни госпожи Татин. А что другая?
— Выигрывает тот, кто не теряет голову, — заключила старуха. — Не торопится, не медлит, не суетится, не ленится, не хвастается, не жалуется, не умиляется своим подвигам и не оплакивает свои несчастья. Если ты сохраняешь свой разум холодным, но не пускаешь этот холод в глаза — ты будешь жива и завтра, и через день. Жива и благополучна, а дело, порученное тебе, будет выполнено. Так-то, воробушек.
Глава одиннадцатая
Падение Арола
Осада продолжалась, и жить становилось всё труднее. Для Эрны кое-как доставали хорошую пищу, но свежей дичи больше не было, приходилось обходиться свининой. Из служанок осталась одна, низенькая, остальных пришлось рассчитать: кормить «этих дармоедок» госпожа Татин не желала. Служанки заливались слезами и взывали к милосердию «доброй госпожи», но старуха осталась глухой. С утра она палкой гоняла оставшуюся служанку, спрашивая, почему она видит пыль и грязь и удивляясь, что несчастная девушка ещё не готова пойти в церковь. По всему городу звонили колокола, призывая народ молиться об избавлении. Несколько раз ютанцы предпринимали попытки штурмовать город, но их легко отбрасывали. Осаду, однако, они вели неумолимо.
Оборотней в самом деле видели под городом. Высокие здоровяки с огромными палицами и топорами, в самом деле одетые в меховые плащи и с чёрной пастью на белом знамени. Они покуда на стены не прыгали, держались обособленно и заметно было, что их сторонятся даже собственные союзники. Знающие люди говорили, что такие, может, первыми на штурме не будут, но вот когда дорвутся грабить…
Госпожа Татин, на удивление, потеряла самообладание от этих слухов. Она несколько раз призывала к себе казначея города, господина Гильбэ, и требовала, чтобы он «что-то сделал» для спасения города или хоть насыщения его жителей. Когда пять попыток сделать вылазку было отбито, а свежая свинина закончилась и им пришлось довольствоваться солониной и колбасами, госпожа Татин стала намекать, что город надо сдать, иначе им придётся есть крыс, а то и друг друга. Казначей был бы рад прогнать прочь вредную старуху, но она считалась слишком важной дамой при дворе покойного короля и знала кое-кого и среди приближённых наследника. Приходилось терпеть. К тому же она опекала королевскую родственницу.
Эрна ничуть не возражала против солонины и колбас и ничего не понимала в осадах. Её не удивляло, что продукты закончились в городе так быстро. Говорили, что на свиней напал мор, что они разбежались перед осадой, что их увели воры и загрызли оборотни, словом — всё вместе. То там, то сям вспыхивали амбары с зерном. Пожары гасили — если успевали, но не везде это получалось. Один тушили, два в это время вспыхивали. В городе говорили о гневе Заступника, о происках Врага, Эрне на дневную молитву приходилось идти — пешком, для пущей благодати — в главный собор города, чтобы молиться вместе с жёнами и дочерьми именитых граждан о спасении.
Армии наследника ждать не приходилось, он не успевал её собрать после всех поражений. От рыцаря лю Дидье не было вестей, да и что он мог, когда один из его сыновей по-прежнему был в заложниках у ютанцев. Эрна мечтала поговорить с дядюшкой Вилем, но тот появлялся всё реже и реже, покуда вовсе не исчез, а госпожа Татин, когда Эрна пыталась её спросить, только презрительно фыркала.
* * *
В тот день девочка проснулась сама и очень удивилась, что её не расталкивает старуха, требуя немедленно идти в церковь святой Окины. Служанки нигде не было и Эрна кое-как оделась сама во вчерашнее платье, слишком вычурное для того, чтобы в нём было удобно ходить. Прошла по дому, отыскивая слуг. Их не было. Заглянула в комнату госпожи Татин…
— Освободитель! — тихонько вырвалось у девочки. — Кто… как?!
Вместо знатной дамы в комнате стояла кривая на один глаз нищенка в грязных лохмотьях. Она издевательски улыбнулась.
— Спохватилась, цыплёночек? — спросила нищенка голосом госпожи Татин. — Моя служба закончена.
— Вы… ты… как?! Что?... куда?!
— Ну-ну, воробушек, уж ты-то могла бы и сообразить. Сегодня ютанцы пойдут на штурм. Освободитель их знает как, но город они возьмут. Я не собираюсь ждать их тут, цыплёночек.
— А я?! — вырвалось у Эрны. Она вспомнила, что когда-то её мать задавала Вилю такой вопрос. И он ответил…
— А ты оставайся, — холодно сказала Подкова. — Кто знает, может, тебя и не тронут.
Она цепким взглядом оглядела комнату, в которой жила. Не забыла ли чего? Потом оттолкнула девочку и вышла.
— В следующей жизни, — бросила проклятая через плечо, — не связывайся с Пауком. Прощай, цыплёночек.
Эрна в изумлении смотрела ей вслед. Закричать? Остановить? Попытаться ударить ножом? Заколдовать? Бесполезно и глупо.
