— Не смей. — Через ошмётки двери, ободрав волосы над круглым, с виду мягким, лицом, ворвалась женщина наводя заряженый арбалет. Мужчина перестал нависать над Трясучкой и повернулся к Монзе с мечом в руке. Она едва ли могла рассмотреть его — лишь очертания доспехов и шлема. Внутрь протопал ещё один солдат, в одной руке лампа, в другой — боевой топор, блеснуло загнутое лезвие. Монза разжала корявые пальцы и полувынутый из ножен Кальвес стукнулся об пол у кровати.
— Так-то лучше, — произнесла женщина.
Трясучка издал стон, пытаясь подтянуться, зрачки сузились против света, кровь просачивалась на лицо из пореза среди волос. Должно быть оглоушили ударом плашмя. Тот, с топором выступил вперёд и вмазал ему сапогом по рёбрам, бух, бух, от чего северянин захрипел, свернулся, голым вжимаясь в стену. Вошёл четвёртый солдат, с какой-то тёмной тканью, перекинутой через руку.
— Капитан Лангриер.
— Что вы нашли? — спросила женщина, передавая тому арбалет.
— Вот, и ещё кое-что.
— Похоже на талинский мундир. — Она подняла китель повыше, так что Монза смогла его разглядеть.
— Есть что сообщить по данному поводу?
Ледяное потрясение внезапности уходило, а за ним наваливался ещё более вымораживающий страх. Они — солдаты Сальера. Она так сконцентрировалась на убийстве Ганмарка, так сосредоточилась на армии Орсо, что не уделила и мысли другой стороне. Ну что-ж, теперь они завладели её вниманием. Она почувствовала неожиданный приступ тяги покурить, такой сильный, что ей подурнело. — Это не то, что вы думаете, — смогла выдавить она, отчётливо осознавая, что совершенно голая и от неё несёт запахом ебли.
— Откуда ты знаешь, что я думаю?
Ещё один солдат с большими вислыми усами показался в дверях. — В одной из комнат гора пробирок и тому подобного. Не шибко радует их трогать. По мне, так похоже на яд.
— Вы сказали, яд, сержант Пелло? — Лангриер вытянула голову вбок и потёрла шею. — Ну, это дьявольски подозрительно.
— Я могу объяснить. — У Монзы пересохло во рту. Она осознавала, что не сможет. Уж всяко никак, чтобы это мудачьё ей поверило.
— Тебе выпадет случай. А теперь назад, во дворец. Заковать их.
Трясучка скорчил гримасу когда воин с топором заломил его запястья за спину и защёлкнул на них кандалы, затем подтянул его на ноги. Один из остальных сграбастал руку Монзы, грубо закрутил её назад, цепляя наручники.
— А! Осторожней, моя рука! — Один из них выволок её с кровати, толкнул, спотыкающуюся к двери и она едва не поскользнулась, откидываясь для сохранения равновесия без малейшего достоинства. Во всём этом содержалось мало достойного. Стеклянная статуэтка Бенны смотрела из своей ниши. Для домашнего духа-хранителя такое не по силам. — Можно нам хотя бы что-нибудь надеть?
— Не вижу смысла. — Они выволокли её на площадку в свет другой лампы. — Стой здесь. — Лангриер присела, мрачно рассматривая зигзаги шрамов на внешней сторони бедра Монзы и вдоль всей её ноги, аккуратные розовые точечки снятых швов почти поблекли. Она проскребла по ним большим пальцем, как если бы проверяла на гниль кусок окорока в мясной лавке. — Вам раньше встречались такие отметины, Пелло?
— Нет.
Она подняла взгляд на Монзу. — Откуда они у тебя?
— Подбривала пизду, а лезвие съехало.
Женщина разразилась хохотом. — Мне нравится. Забавно.
Пелло тоже захохотал. — Забавно.
— Здорово, что у тебя есть чувство юмора. — Лангриер встала, отряхнула пыль с коленей. — Оно тебе понадобится. Позже. — И отвесила Монзе подзатыльник открытой ладонью, отправив её вниз по лестнице. Она впечаталась плечом, сотрясаясь от удара, ступеньки врезались в спину, ободрали колени. Ноги подлетели вверх. Она взвизгнула и зарычала, когда твёрдое дерево вышибло из неё дыхание, а затем стена расквасила ей нос и крепко врезав, распластала. Одна нога выгнулась, теранув штукатурку. В тумане, как пьяная, она приподняла голову. Лестница кружилась. Во рту вкус крови. Она выплюнула её. Кровь появилась снова.
— Фех, — прохрипела она.
— Больше не шутим? У нас осталась пара пролётов, если из тебя по прежнему прёт остроумие.
Из неё не пёрло. Она позволила, чтобы её вздёрнули на ноги, хрюкнув когда боль вбила сваи в её измочаленный плечевой сустав.
— Что это? — Она почувствовала, как со среднего пальца грубо стаскивают кольцо, увидела как улыбается Лангриер, поднимая руку повыше к свету. Рубин искрился.
— Вам идёт, — сказал Пелло. Монза сохраняла молчание. Если её самой худшей потерей после всего этого будет кольцо Бенны, она естественно сочтёт, что счастливо отделалась.
На нижних ярусах солдат было больше — обшаривающих башню, выдирающих шмотки из сундуков и коробов. Звякало и хрустело стекло — они вытряхнули на пол один из чемоданов Морвеера. Тут же на кровати сидела Дэй, на лицо спадали жёлтые волосы, руки связаны за спиной. Монза на мгновение встретила её взгляд и они уставились друг на друга, но её запас жалости почти-что истощился. По крайней мере ей повезло, что на ней была сорочка, когда они пришли.
Монзу втолкнули в кухню и она смогла опереться на стену, часто дыша. Напрочь голая, но далека от переживаний по подобным поводам. Здесь внизу был Фёрли, а также его брат. Лангриер прошагала к ним и выудила из заднего кармана кошелёк.
— Похоже вы были правы. Шпионы. — Она считала монеты, выкладывая их на протянутую ладонь хуторянина. — Пять серебренников за каждого из них. Герцог Сальер благодарит вас за бдительность, граждане. Ты сказал, их было больше?
— Ещё четверо.
— Мы установим наблюдение за башней и возьмём их позже. Ты бы лучше подыскал что-нибудь другое для своей семьи.
Монза, слизывая бегущую из носа кровь, смотрела, как Фёрли берёт деньги, и размышляла, до чего может довести милосердие. Продана за пять серебренников. Бенна наверняка бы расстроился от размера награды, но у неё заботы гораздо серьёзней. Крестьянин подарил последний взгляд, когда её, спотыкающуюся, волокли за дверь. В его глазах не было вины. Может он считал, что поступил наилучшим образом для семьи, здесь в жерле войны. Может он гордился, что набрался храбрости так поступить. Может он и был прав.
Значит оказалось верным, сейчас как и тогда, когда Вертурио записал эту фразу. Пощада и трусость — одно и тоже.
В последний период убеждением Морвеера было то, что он черсчур много времени проводит на чердаках. Ни капельки не помогало, что данный открыт всем ветрам вплоть до последнего кирпичика. Большие перекрытия крыши обвалившегося дома пропали, ветер задувал холодом прямо в лицо. Это пренеприятнейше напомнило ему о той морозной весенней ночи, давным давно, когда двое самых сипатичных и самых популярных девчонок заманили его на крышу сиротского приюта, а потом заперли там в одной ночной рубашке. Утром его нашли, серогубого и дрожащего, чуть было не замёрзшего насмерть. Как же они все смеялись.
