Впрочем, обо всём подобном будущий Ард-Ри говорил, заметно понижая голос, постоянно оглядываясь через плечо и прислушиваясь. А всё потому, что Илбрек Мак-Аррайд был гордецом и бахвалом, задирой и честолюбцем, любителем женщин и хмельного, и лишь одного за ним никогда не водилось – глупости. Понимал Лоннансклех, что плевать Фрэнк хотел как на венец, так и на того, кто его носит. А еще понимал, что в предстоящей битве все его – да и мои, что уж приуменьшать! – люди станут сражаться вовсе не из желания посадить на престол нового верховного правителя, а старого всенепременно свергнуть. Нет, они будут умирать и убивать потому, что так повелели смерть в черных одеждах и Мудрый Лаурик, в руке которого зажат сдерживающий ее поводок.
Кстати о Лаурике. В отличие от Фрэнка, он поначалу старался вести себя так, будто ничего не произошло: по-дружески заговаривал с воинами, превозносил красоту дев, подмигивал детям. Воины отвечали невпопад, девы еле слышно благодарили, не смея поднять глаза, дети постарше застывали на месте, боясь лишний раз вздохнуть, а малыши с ревом бежали прочь.
Поняв всю тщетность своих попыток, Лаурик разительно переменился. Первый среди равных стал первым над равными. В голосе его, ранее таком спокойном и мягком, зазвучали резкие и властные ноты, всё чаще даже в разговорах со мной и Илбреком он вел себя как господин, снисходящий до слуг.
Даже не слуг.
Собак.
Собак, которых надлежит сдержанно хвалить за понятливость и сурово отчитывать за тупость. Которые – даже самые лучшие – ни за что не смогут встать вровень с человеком.
Странно, но почти все в Темре приняли «второго» Лаурика с заметным облегчением. Да и то сказать: не нужно отныне измышлять глупых ответов на неожиданные вопросы, давиться неискренним, в горле застревающим смехом, даже не дослушав шутки, не нужно придумывать достойный повод для того, чтобы улизнуть. И даже смотреть – не нужно. Только и делов – дорогу вовремя уступить да в почтительном поклоне спину согнуть, бормоча под нос восхваления Четырем, Их Устам и Их Мечу.
Да, именно так. Мудрый и Герой. Уста и Меч. Черное и Белое. Беда и Смерть. И хотя многие ловили себя на подобной святотатственной мысли, в ужасе зажимая рот, Смертью они считали Фрэнка. Я же ни на миг не забывал: цвет Смерти – Белый.
Белый…
На третье утро Лаурик призвал нас – меня, Илбрека и Фрэнка – в свои покои.
– Завтра, – коротко и емко начал беседу он, не успели мы усесться за стол. – Сражение будет завтра.
– Ну наконец-то, клянусь Четырьмя! – нервно хохотнул Лоннансклех. – Мне уже не терпится отсечь несколько голов. А одну – особенно!
Мы с Фрэнком промолчали.
– В полдень вы должны выступить, – проигнорировав браваду Илбрека, продолжал Мудрый. – На ночь встанете, как мы условились заранее, перед Маг Лар, а на рассвете выдвинете войска на боевые позиции. Фрэнк возглавит левое крыло, Трен – правое…
– Ну а я, разумеется, центр! – закончил за него Мак-Аррайд. – Об этом мы тоже неоднократно говорили. Но скажи, о Мудрый, почему ты всё время говоришь «вы»? Неужели ты не полюбуешься на то, как…
Резкий хлопок ладони по столу прервал его фразу. Лаурик по очереди ожег нас яростным взглядом, словно бичом:
– Неужели вы до сих пор не уяснили, что когда говорю я, все остальные молчат и почтительно внимают?! Но я отвечу тебе, Илбрек Мак-Аррайд, хоть ты этого и не заслуживаешь: да! Да, я не буду присутствовать при битве. Найдутся дела и поважнее!
– Куда уж важнее! – раздосадованно пробурчал Илбрек, проигнорировав пинок, которым я наградил его под столом. – Я-то надеялся…
– Что под ногами воинов Сильвеста так же, как под колесницами Эората, разверзнется земля? – почти ласково произнес Мудрый, и от его тона по коже моей пробежали мурашки. – Что огонь и молнии падут с неба им на головы?! Что оружие выпадет у них из рук?! Смотри мне в глаза!!!
Его левая рука метнулась атакующей змеей, сжалась на вороте рубахи Илбрека, рванула, почти уложив могучего воина грудью на стол. Дорогая ткань вишневого цвета натянулась, врезаясь в кожу, мешая дышать; Илбрек захрипел, лицо его побагровело.
– Так ты этого хочешь? – спросил Лаурик, не ослабевая хватки и не обращая внимания на пальцы Владыки Гор, бессильно скребущие по столешнице. – А зачем тогда ты мне вообще нужен? – Рывок. – Может, я с самого начала напрасно с тобой связался? – Рывок. – Сделал бы Ард-Ри Трена, положил бы на его ложе эту безмозглую куклу… – Легкий толчок, и массивный Илбрек, как котенок, летит через всю комнату, врезается в стену, сползает по ней на пол, с сипением втягивая в легкие воздух.
– Еще какие-нибудь возражения? – холодно спрашивает у нас Лаурик. Я с трудом заставляю себя не смотреть на главу рода Аррайд и качаю головой. Фрэнк пожимает плечами: ему, как всегда, всё равно.
– Так-то лучше… Ладно, чтобы потом не было больше глупых вопросов – я не буду сидеть сложа руки. Конечно, один раз я уже нарушил запрет не вмешиваться напрямую в дела людей, но исключения только подтверждают правила. В тот миг, когда вы сойдетесь в бою с ратями Сильвеста, я тоже буду сражаться. Догадываетесь, с кем?
Мы не ответили, хотя действительно оба понимали, куда он клонит.
– Хорошо! К нашим воинам я обращусь с напутственной речью чуть позже, перед выступлением. А вам приказ будет только один: бейтесь так, словно от исхода этого сражения зависит не только ваша жизнь, но и сама ваша душа! Не просить и не давать пощады! Никому!
Мы по-прежнему молчали. Впрочем, к чему тут слова? Всё, что могло быть сказано, сказано уже давным-давно.
– На этом и закончим, – подводит черту Лаурик. – Ты можешь идти, Трен. Захвати с собой этого… – презрительный кивок в сторону Илбрека, который, затихнув, скорчился на полу у стены, -…будущего Ард-Ри, и объясни, что это было последнее предупреждение. Дарэг Клив, ты останься.
Я послушно встаю, подхожу к Мак-Аррайду, протягиваю руку.
Никакой реакции.
– Ты что, оглох? – шипит Лаурик.
– Он мертв. – Голос Фрэнка совершенно равнодушен. Он просто констатирует очевидное. Идет дождь. Дождь мокрый. Дождь холодный… а Илбрек Мак-Аррайд – мертв.
– Что?!
На всякий случай я прикасаюсь кончиками пальцев к вздувшейся на бычьей шее Лоннансклеха вене. Пульса нет.
– Проклятие!
Лаурик обхватывает голову рукам и, несколько ударов сердца напряженно размышляет, уставившись в столешницу. Мы с Фрэнком обмениваемся быстрыми взглядами. Ждем.
Наконец Мудрый поднимает голову. На его лице написана решимость.
– Тем лучше! Не нужно заботиться, что с ним делать потом… когда всё закончится… Трен!
– Да, Мудрый?
– Эту комнату кто-нибудь охраняет снаружи?
