В дверях его кабинета возвышался могучий зеленый тролль, в ожидании аудиенции безмятежно ковыряющий пол бормотайкой. Когда огурец заклинило, и он прекратил всякие движения, тем самым задерживая очередного посетителя, Агапий Лилипупс сдержанно возмутился.
— Я там время портил, а вы тут возмущение производите, — упрекнул он.
Зелг, видимо, уже привык к бригадному сержанту, да и не видел он себя со стороны в момент первого знакомства с этой выдающейся личностью, но все же думал, что хорошо понимает чувства Ответственного Зверопуса, и не угадал. Ибо огурец, моментально вышедший из транса, молитвенно сложил клешни, закатил все имеющиеся при нем глаза и возопил чуть ли не на весь замок:
— Так вот же он! Я нашел его! Вот он — Зверопус Первой Категории!!!
Ты постоянно должен быть готов к встрече с прекрасным. Оно ждет тебя буквально за каждым углом
* * *
Когда бы Ответственный Секретарь Международной Ассоциации Зверопусов взял на себя труд заглянуть этажом ниже, в покои графа да Унара, он наверняка отыскал бы еще одного замечательного кандидата в члены своей организации. Говоря его словами, граф последние полчаса зверопусил, путусил и дворковал вландишным способом не покладая рук. В этот день злосчастный автор бессмертного шедевра «Неласков вкус зеленого квадрата» узнал много нового, как о поэзии, так и о своих литературных перспективах.
Бургежа с Мадарьягой сидели, затаив дыхание, и наслаждались редкостным зрелищем. Разве что Кровавая Паялпа могла так же порадовать своих преданных зрителей.
— Итак, начнем сначала, — строго сказал да Унара, и поэт испустил жалобный стон. Он уже сбился со счета, который раз они начинали сначала.
— То есть с первой строки вашего произведения, она же — название. Заявленные вами характеристики объекта: конфигурация, цвет, а также свойства, в данном случае — неласковый, прямо указывают на известного героя многих военных кампаний, бригадного сержанта Лилипупса.
— Я вам уже в сотый раз объясняю, что ни на кого ни оно, название, ни она, строка, конкретно не указывают.
— А я в сотый раз спрашиваю, где вы еще видели неласковый зеленый квадрат? — поинтересовался граф.
Только Бог и я знали, что это значит; а теперь — один только Бог
Фридрих Клопшток о неясном фрагменте одной из своих поэм
— Я вам сейчас поясню, — торопливо сказал автор. — Это такая аллегория.
— Не надо мне объяснять то, что я и так понимаю. Вы попытайтесь объяснить то, что я понимаю лучше вас. Итак, на чем мы остановились? На аллегориях? Отлично. Интересная, глубокая тема. Потому что аллегория, любезный, это всегда аллегория чего-то. Юная, не слишком обремененная одеждой женщина на ложе из нарциссов и сирени — аллегория весны; юная, не слишком обремененная одеждой женщина в венке из пышных цветов и зелени — аллегория лета; юная, не слишком обремененная одеждой женщина — следите за моей мыслью — в венке из плодов и золотых листьев — аллегория осени. Юная, неодетая женщина — аллегория войны и смерти. А тут герой Тиронги — и такой поклеп. Печально. Печально. — Граф придал своему голосу оттенок невыразимой печали. — Сомнительно также, чтобы подобная аллегория создавалась без тайного умысла, а просто из безотчетной и неконтролируемой любви к искусству. — И граф придал своему голосу оттенок глубокого сомнения. — Это даже смешно. — Он издал сардонический смешок, но лишь безумец счел бы его приглашением присоединиться к общему веселью. — Итак, любезный, оставим в стороне бредни относительно новомодных веяний и поисков стиля. Скажите еще, что вы желали прорваться с этим памфлетом в вечность.
Автор, который еще час тому желал именно этого, теперь мечтал об одном — унести ноги из этого кабинета целым и невредимым.
— Я уже вообще не рад, что принес эту злосчастную поэму! — вскричал он.
— Поверьте, любезный, этому никто не рад.
Граф вперил в него стеклянный взгляд, и Бургежа с Мадарьягой переглянулись, поняв, что им еще учиться, учиться и учиться.
— Итак, перейдем к сути. Не хотели ли вы опорочить таким образом светлый образ прообраза? Кто внушил вам эту мысль? Может, вы исполняли чей-то прямой заказ?
Глаза у эльфофилина раскрылись примерно так же, как у матроса преследуемого пиратами корабля при виде спасительной гавани.
— Да! — кровожадно взревел он, прыгая по спинке кресла и царапая когтями обивку.
— Не понял, — сказал автор.
— Заметно, — холодно сказал граф. — На кого работаете?
— Ни на кого.
— То есть — бездельник.
— Протестую, я работаю, как каторжник.
— Заметно, — сказал граф еще холоднее. — Рабы на соляных копях в Юсе тоже складывают какие-то горестные песни. Ваш талант там, несомненно, пригодится.
— А если мы сделаем вид, что этой поэмы никогда не существовало? — с надеждой спросил поэт.
— И вас? — уточнил да Унара.
— Зачем же? — всполошился автор.
— Чтобы в грядущем не было таких же вот трагических недоразумений, если это, конечно, недоразумение.
—Конечно, это недоразумение, — быстро сказал автор. — А я переквалифицируюсь. Меня всегда влекла керамика. Простые формы: горшки, горшочки, горшочечки.
— Ну, если, горшочечки. Но учтите…
— Уже учел, — буквально пропел автор, пятясь к дверям.
Кто знает, чем бы закончился этот дворковательный бенефис, но тут один из мороков без лишних слов плюхнул на стол перед вельможей увесистую пачку листов. Граф бегло просмотрел первый.
— Увольте, — сказал он, с завистью глядя, как растворяется в воздухе морок-посланец. — Это уже не ко мне. Здесь нужен литературовед покрепче.
И он залпом выпил кубок, поданный другим расторопным мороком.
Бургежа спрыгнул со спинки кресла и прошагал по столу к новому шедевру. То было творение милорда Карлюзы. Эпическая поэма в семидесяти шести строфах с припевом. На титульном листе стояло посвящение, чтобы ни у кого не возникало сомнений, о ком идет речь. Начиналась она словами:
Противномордый, но прекрасный тролль
Своей дубасей демонам нес боль.
И специальный военный корреспондент понял, что до сих пор он недооценивал сокрушительную силу поэтического слова.
Речь пойдет о силе слова, о чем я ниже буду перечислять
Михаил Жванецкий
* * *
УСЫПАЛЬНИЦА, № 2897.
Специальный выпуск
Когда другие газеты теряют подписчиков, мы их приобретаем
ТАЙНАЯ-ПРЕТАЙНАЯ ВСТРЕЧА
