Когда Сэнди стояла в одном шаге от сверкающей поверхности, она вдруг посмотрела в нее словно в зеркало. Там, в глубине, бежали струйки голубоватого дыма, за которыми, словно скрываясь, стояла маленькая девочка. Она была стройной, лучше сказать – тоненькой, в чудесном платьице, а широко открытые глаза ее смотрели с укором. Вдали, за тонкой фигуркой, угадывались лес и поляна, и кто-то бегал по поляне, и срывал цветы, и сплетал венки… И послышалось пение… Сэнди взглянула. Тоненькая девочка стояла с венком на голове. Чудесным венком из бело-желтых ромашек.
Якоб Якоби дернул тряпицу. Луч сверкнул.
– Ах, – тихо сказала Сэнди и шагнула в дрожащее марево.
Завидев у входа в пещеру сержанта, с ухмылкой наблюдавшего за прыжками парней, за робкими движениями девушки, Якоби вновь предложил ему войти в отраженный солнечный луч, но тот отказался наотрез.
– Купайтесь в этих лучах сколько угодно, дорогой доктор, а меня прошу оставить в покое.
– Но это же так здорово, так полезно, – пытался уговорить неуступчивого служаку Якоби. – Это так… возвышенно! – Волшебник не находил слов.
– Вот и прыгайте в них сами, – советовал упрямый сержант.
– С меня уже достаточно, – пытался уверить его доктор волшебных наук.
– Вот именно, – пропыхтел сержант – с вас достаточно, а с меня и подавно.
– А может, рискнете, господин сержант? – Галик смотрел на него весело. Он испытывал прилив необыкновенной бодрости.
– Такой интересный эксперимент, – подхватил Арик. – Жалеть будете.
– Ну правда, это так, это так… – Валик задохнулся, не находя слов. – Ну, господин сержант!
– Эт-та что за разговорчики! – Сержант неожиданно побагровел. – Молчать! Что я, сам не могу решить? – Внезапно он смягчил голос, но, чтобы прекратить перепалку, скрылся в пещере.
У Сэнди не было никакого зеркальца, даже осколка, и ей мучительно хотелось заглянуть хотя бы в ручей. А смотреть в хрустальную сферу больше было нельзя. Она это отчетливо чувствовала, хотя и не понимала, почему. Вот если б в ручей… Но ручья, к несчастью, поблизости не было. Она стояла и украдкой, отодвигая привычную прядь шелковистых волос, касалась холодными пальцами воспаленной кожи лица.
– Послушай, – жарко прошептал на ухо Арику Галик. – По-моему, у нашей Сэнди кожа стала лучше. По-моему, болезнь уходит.
– Вот было бы здорово! – прошептал в ответ Арик.
Валик растерянно смотрел то на друзей, то на девушку и молчал.
За непонятными действиями молодых людей и странного чудака в поношенном балахоне кое-кто наблюдал. За одной из дальних скал притаились двое, время от времени передавая друг другу подзорную трубу.
– Ну, что там? – лениво спрашивал их командир.
Он сидел в походном кресле в тени невысокого дерева, вытянув на солнце длинные ноги в сверкающих черных сапогах.
– Не могу знать, господин лейтенант, – отвечал один из наблюдателей.
– То есть как? Что они делают?
– Прыгают, господин лейтенант.
– Куда? Зачем?
– Не могу знать, господин лейтенант.
Сверкающие сапоги недовольно дернулись.
– А эта штуковина при них?
– При них, господин лейтенант. Они вроде через нее и сигают.
– Зачем?
– Не могу знать.
– Но это точно она? – Сапоги вновь дернулись.
– Она самая, господин лейтенант. Они ее чем-то накрывают, а потом снова, стало быть…
– Что?
– Вроде как открывают…
– И?…
– Она тогда сверкает. На солнце. Отсель хорошо видно.
– Сверкает, говоришь?
– Еще как, господин лейтенант.
– Занятно.
– Похоже, кончили они свои прыжки, господин лейтенант, – сказал второй наблюдатель, отнимая трубу у первого и поднося ее к глазам. – Потащили корзину в пещеру.
– Пора! – Белобрысый лейтенант пружинисто вскочил на ноги.
– Сейчас я еще раз объясню, в чем была ваша смелость. – Якоб Якоби сутулился в своем допотопном плаще, в то время как три друга и Сэнди привольно расположились на скудной травке.
– Да какая тут смелость! – небрежно бросил Валик.
– Не скажите. Разумеется, если внешне похожее на человека существо внутри – действительно человек, а не ехидна, то после процесса инициации он продолжает оставаться человеком, даже несколько лучшим, как я вам и обещал. Или даже много лучшим – кто сколько наработал в душе своей. Если же он внутри – кролик, шакал или скорпион, то после преображения он и становится кроликом, шакалом, и скорпионом…
– Или попугаем, – как бы мельком заметил Галик.
– Что ж, укол справедливый. – Якоби вроде и не обиделся. – Наверно, во мне тогда накопилось что-то не то. Что-то жалкое, что-то птичье… Хорошо, что это процесс обратимый.
– Ваш пример это доказывает.
– Это так. Но не пуст ваш сегодняшний опыт, еще как не пуст. По совести сказать, я основательно переживал. Хотя и верил в вас. Теперь переживания позади. Никто из вас не превратился в змею или паука, в ехидну или в тривиального барана. Это кое-что значит, поверьте моему опыту, друзья мои. Теперь я начинаю думать, что даже ваш уважаемый сержант не превратился бы, простите, в бизона. А по виду – легко мог бы.
– Ну уж! – добродушно-сердито бросил Валик.
– То-то он испугался.
– Он не испугался! – Валик по-настоящему осерчал.
– Ну, не испугался, – примирительно сказал Якоби, – так оробел.
– И не оробел он! – продолжал кипятиться Валик. – Просто он… Просто он…
– Оставим ненужный спор, – сказал Якоби. – Вернемся к вашим тоже вполне достойным фигурам. Вы не сразу ощутите перемену. Но сразу и не надо. Добрая сила уже поселилась в вас. И она действует.
– Чувствуешь? – Галик толкнул локтем Арика.
– Еще бы! – ответил тот и толкнул локтем Валика.
– Так надо тогда всех пропустить через этот шар! – воскликнул добрый Валик. – Всех на свете!
– Отличная идея! – откликнулся Арик.
– Просто класс! – заключил Галик.
Якоби грустно улыбнулся.
– Ничего не выйдет.
– Почему? – спросил разочарованный Валик.
– Положительным образом шар действует не на всех.
– На кого же? – спросил Арик.
– Только на тех, кто до этого дорос, кто к этому стремится в глубине души своей.
– Мы, значит, доросли? – решил уточнить Галик.
– Полагаю, что да, – скромно ответил доктор волшебных наук.
– Зато отрицательным образом этот шар способен действовать на многих? – Арик взглянул на волшебника. – Я правильно понимаю?
– Увы, это так, – подтвердил Якоби. – Дело в том, что в процессе инициации, в цепочке преображений, отдавая положительную энергию, шар накапливает отрицательную. Горе тому, кто рванется к преображению без светлых помыслов. Двойное горе тому, кто потянется к преображению с помыслами грязными.
