– Опять шутишь, – с некоторым сомнением сказал орк. Он почему-то замедлил шаг, приложил руку к верхней части груди, начал ее мять и тереть.
– Иронизирую, – отозвался я. – Хоть тебе это слово, вероятно, незнакомо.
– Сейчас как дам по шее, – вяло пригрозил орк, после чего окончательно остановился.
– Отставить давать по шее! Не сметь увечить старшего по званию.
– Мы сейчас равны, – пробормотал Зак глухо, словно из последних сил. И вдруг, согнувшись пополам, рухнул на колени.
В тот же миг раздался отвратительный булькающий звук. Затем еще и еще. Обтянутые мокрой гимнастеркой плечи Маггута вздрагивали, голова в голубой каске ныряла вниз, точно орк что-то клевал. Его рвало.
Наконец спазмы прекратились, Зак выпрямился. Его подбородок и губы были перемазаны мокрым, ярко-оранжевым, глаза выпучены. Дыхание было тяжелым. Прохрипев «I guess I’m fucked now», он зачерпнул горстью из ручейка и плеснул себе в лицо. Утерся рукавом, отполз в сторону и сел, привалившись спиной к стене.
– Что с тобой, брат? – спросил я тревожно. – Отравился чем-то? Наверняка чипсы были просроченные! Или кола. Ты хоть на дату выпуска посмотрел?
Зак отрицательно помотал головой. Я поспешно отстегнул от ремня фляжку, протянул ему:
– На, полечись. Выпей все. Если даже опять вытошнит, так хоть желудок промоешь.
– Отвали, мужик. Промываниями это не лечится.
– Почему? Отравление только так и лечат. Промывания, клизмы…
– Это не отравление, – убежденно просипел Зак. – Это проклятие Черного Шамана. Мы решили дезертировать, вот оно и подействовало. Я сейчас сдохну, а после труп встанет и задушит тебя. – Он снова прижал руки к груди. – Беги, мужик, ты еще можешь спастись!
– Кончай молоть чушь, – рассердился я. – Никакого проклятия нет, я уже объяснял. Просто ты нажрался жирной, просроченной дряни. А может, и не просроченной, просто твой организм здесь отвык от всего этого американского дерьма. Пей, солдат, это приказ.
Я сам открутил крышку у фляги и сунул горловину в рот Маггуту. Наклонил. Тому не оставалось ничего иного, как начать покорно глотать. Опустошив флягу почти без остатка, Зак несколько секунд прислушивался к себе, затем громко рыгнул. К счастью, тем дело и ограничилось. Посидев еще немного, орк слегка приободрился. Видимо, спиртное подействовало именно так, как следует. Нельзя сказать, что Маггут воспрянул духом, но умирать определенно передумал.
– Ты не все знаешь, – сказал он и помахал пальцем из стороны в сторону, – потому и думаешь, будто я дикарь. Верю всяким штучкам с колдовством и все такое прочее. Тошнота – не главное. Может, она и на самом деле из-за чипсов. У них был какой-то странный привкус. Да и кола кислым отдавала. Но это все чепуха. Главное-то, брат, мне грудину жжет. Как раз там, где Шаман метку верности поставил. Будто огнем, понял! А это уже тухлой колой не объяснишь.
– Да я и не собираюсь. Ранка могла воспалиться, только и всего. Дай-ка взглянуть. Да не вздрагивай ты, как девочка! Я аккуратно.
Присев на одно колено, я расстегнул пуговицы орочьей гимнастерки. Обнажилась блестящая от пота желто-черная грудь. Чуть повыше все еще припухшего кружочка «метки верности» извивалось и подергивалось что-то живое, удлиненное и проворное.
– Ну, это же все объясняет, – облегченно сказал я.
– Что объясняет? – забеспокоился орк. Опустить глаза, чтоб увидеть самостоятельно, он боялся. – Что там? Гниет, да? Гангрена?
– «Отрежем, отрежем Маресьеву ногу! Не надо, не надо, я буду летать! Но ваша гангрена внушает тревогу. Так режьте же, режьте же…» – процитировал я с выражением. Однако, заметив, как испуганно прислушивается к словам русской речи орк, пообещал: – Сейчас сам увидишь.
Я примерился и крепко ухватил живчика двумя пальцами. Шкурка у того была твердая, немного шершавая и в то же время скользкая. Живчик завертелся вдвое шустрее. Я вонзил в него ногти и резко дернул. Звериный рев Маггута смешался с моим торжествующим возгласом.
– На, любуйся своим проклятием, – сказал я и сунул дергающуюся тварь Заку в ладонь. После чего выплеснул ему на грудь остатки шиповникового эликсира.
Орк зашипел сквозь зубы. Затем разжал ладонь, посмотрел на то, что там подергивалось, и брезгливо отбросил.
– Что за гадость?
– Точно не скажу. Похоже на пиявку.
– Ох, Наср! Слышь, мужик, а пиявки ядовиты?
– Наоборот, страшно полезны. Их даже специально разводят. Во врачебных целях.
– Un-fucking-believable! – потрясенно воскликнул орк. – Первый раз слышу, чтобы кровососов выращивали для лечения. Наверное, это только в России. Правду, видно, говорят, что у вас медикаментов постоянно не хватает.
– Само собой. От болезней только водкой да пиявками спасаемся, – язвительно парировал я. – Зато у нас образование первоклассное, даже самые тупые дети в колдовство не верят. А теперь встать, рядовой Маггут. Довольно изображать жертву абор… э… проклятья. Нужно спешить. Кажется мне, свобода уже близко. Свежим ветерком веет.
Так и оказалось. Через какой-нибудь десяток минут быстрой ходьбы мы разглядели впереди светлый полукруг выхода, затянутый густой сеткой растительности. Издали радостный, не вполне цензурный клич – и побежали.
На поверхности стоял вечер. В небе слабо мерцали брызги ранних звезд. Такие же, но дрожащие и дробящиеся светлые точки виднелись внизу. Там несла мутные воды широкая медлительная Касуку. Вдалеке, на юге, сквозь силуэты пальм помаргивали огни Ксакбурра.
Берег был пустынен, лишь неподалеку горел крошечный костерок.
* * *
Прорваться во дворец тем же способом, что и старшие диверсанты, Люсьен не смог – это поставило бы под угрозу не только его собственную жизнь, но и целостность сосуда, чье значение с каждым днем, а в последнее время и часом возрастало.
В поисках безопасного входа во дворец гомункулус уходил все дальше от КПП. Периметр имел форму замкнутого шестиугольника и охранялся повсюду одинаково надежно. Люсьен начал испытывать что-то вроде тревоги, но тут его органы чувств уловили глубоко под землей пустоту. Анализ показал, что это могло быть тоннелем, идущим от дворца в сторону реки Касуку. Люсьен получил шанс.
Идя вдоль подземных пустот, он миновал кварталы состоятельных гоблинов, затем кварталы среднего класса и бедноты, затем большую рощу кривых деревьев, заваленную кучами мусора, и спустился по крутому склону к реке. Берег покрывали чахлые заросли каких-то эндемичных кустов, а вся почва между ними была обильно усеяна бытовыми отходами самого отвратительного вида. Судя по ним, в сезон дождей Касуку разливается и затопляет этот бережок, принося мегатонны плавучего хлама со всего Ксакбурра.
