Но нетрудно понять, почему он оказался таким: большинство студентов отучились в Университете несколько четвертей, прежде чем были приняты в арканум. Здесь все своим трудом зарабатывали продвижение в ранге. А я нет.
Заняты были только три четверти коек. Я выбрал кровать в дальнем углу, отдельно от остальных. Повесив запасную рубашку и плащ в шкаф, а сумку запихнув в сундук у изножья кровати, я лег и уставился в потолок. Моя койка была в стороне от света свечей и симпатических ламп других студентов. Наконец-то я стал членом арканума — в каком-то смысле, занял то место, о котором всю жизнь мечтал.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
КРОВЬ ДРУГА
На следующее утро я проснулся рано, умылся и перехватил что-то в столовой. Затем, поскольку до порки делать мне было абсолютно нечего, я бесцельно шатался по Университету. Осмотрел несколько аптек и бутылочных лавок, повосхищался прекрасно ухоженными газонами и садами.
И наконец присел отдохнуть на каменную скамейку в широком дворе. Слишком взволнованный, чтобы думать или заняться чем-нибудь полезным, я просто сидел и наслаждался погодой, наблюдая, как ветер гонит по камням дорожки обрывки бумаги.
Очень скоро прибрел Вилем и уселся без приглашения рядом. Темные сильдийские волосы и глаза заставляли его выглядеть старше меня и Симмона, но он пока сохранил нескладный вид мальчика, еще не привыкшего к манерам взрослого.
— Нервничаешь? — спросил он с резкой картавостью сиарского акцента.
— На самом деле стараюсь об этом не думать, — ответил я.
Вилем хмыкнул. Мы помолчали с минуту, глядя на проходящих мимо студентов. Несколько из них прервали беседу, указывая на меня.
Я быстро устал от их внимания.
— Ты сейчас что-нибудь делаешь?
— Сижу, — просто ответил он. — Дышу.
— Умно. Понимаю, почему ты в аркануме.
— Ты занят в следующий час?
Он пожал плечами и выжидающе посмотрел на меня.
— Можешь мне показать, где магистр Арвил? Он сказал мне заглянуть… после.
— Конечно, — сказал он, указывая на один выход из двора. — Медика с другой стороны архивов.
Мы обошли архивы — массивное строение без окон, и Вилем показал пальцем:
— Вот это медика.
Это было большое здание странной формы. Оно выглядело как более высокий и менее хаотичный вариант главного.
— Больше, чем я ожидал, — задумчиво пробормотал я. — И все для обучения медицине?
Он покачал головой:
— Тут много лечат больных. И никогда не отправляют прочь, если нечем заплатить.
— Правда? — Я посмотрел на медику еще раз, подумав о магистре Арвиле. — Это удивительно.
— Не надо платить заранее, — уточнил Вилем. — Когда выздоровеешь… — он помолчал, и я ясно уловил намек на «если выздоровеешь», — рассчитаешься. Если нет денег, можешь отработать, пока твой долг не… — Он замялся. — Какое слово для «шейем»? — спросил он, подняв ладони и двигая ими вверх-вниз, словно чашами весов.
— Взвешен? — предположил я.
Он потряс головой.
— Нет. Шейем. — Он выделил слово и поставил ладони на один уровень.
— А-а. — Я скопировал жест. — Уравновесится.
Он кивнул.
— Ты работаешь, пока не уравновесишь свой долг медике. Мало кто уходит, не рассчитавшись с долгами.
Я мрачно ухмыльнулся:
— Неудивительно. Какой смысл убегать от арканиста, у которого есть пара капель твоей крови?
Наконец мы пришли в другой двор. В центре его стоял столб для наказаний, а под ним каменная скамья. Мне не пришлось гадать, кто будет здесь привязан примерно через час. Вокруг слонялось около сотни студентов, придавая дворику странно праздничную атмосферу.
— Обычно их не так много, — сказал Вилем, словно извиняясь. — Но некоторые магистры отменили занятия.
— Хемме, полагаю, и Брандье.
Вилем кивнул.
— Хемме точит на тебя зуб. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть свое утверждение. — Он будет здесь со всей своей кликой. — Вилем произнес последнее слово медленно. — Я правильно сказал? «Клика»?
Я кивнул, и Вилем принял слегка самодовольный вид. Затем он нахмурился.
— Это слово заставляет меня вспомнить кое-что странное в вашем языке. Люди всегда спрашивают меня про дорогу в Тинуэй. Они без конца говорят: «Как дорога в Тинуэй?» Что это значит?
Я улыбнулся:
— Это идиоматическое выражение. То есть…
— Я знаю, что такое идиома, — оборвал меня Вилем. — Что значит эта?
— А, — сказал я, слегка смутившись. — Это просто приветствие. Вроде как спросить «Как успехи?» или «Как идут дела?».
— Это тоже идиома, — проворчал Вилем. — Ваш язык набит бессмыслицами. Я удивляюсь, что вы вообще понимаете друг друга. «Как идут дела» — куда идут? — Он неодобрительно потряс головой.
— В Тинуэй, должно быть, — ухмыльнулся я в ответ. — Туан волген окетх ама, — произнес я одну из своих любимых сиарских идиом. Она означала «не дай этому свести тебя с ума», но буквально переводилась как «не суй ложку в глаз, которым на нее смотришь».
Мы вывернули из дворика и некоторое время бесцельно брели по Университету. Вилем показал мне еще ряд примечательных зданий, включая несколько хороших таверн, алхимический комплекс, сильдийскую прачечную и оба борделя: официальный и подпольный. Мы прошли мимо унылых каменных стен архивов, мимо бондарской, переплетной, аптеки…
Мне пришла в голову мысль.
— Ты много знаешь о растениях?
Вилем покачал головой:
— В основном химию, и иногда немного займаюсь в архивах с Кукловодом.
— Занимаюсь, — сказал я, подчеркнув для него звук «но». — Займаться — это другое. А кто это — Кукловод?
Вил замялся.
— Трудно описать. — Он махнул рукой, отодвигая вопрос. — Я тебя потом познакомлю. А что тебе надо знать о растениях?
— Да на самом деле ничего. Можешь сделать мне одолжение? — Он кивнул, и я указал на ближайшую аптеку. — Сходи купи мне два скрупула налрута. — Я протянул ему два железных драба. — Этого должно хватить.
— А почему я? — осторожно спросил он.
— Потому что я не хочу, чтобы парень там бросал на меня взгляды типа «ты ужасно молод». — Я нахмурился. — Сегодня не хочу.
К тому времени, как Вилем вернулся, я почти пританцовывал от волнения.
— Он был занят, — объяснил он, видя нетерпение на моем лице, и передал мне маленький бумажный пакетик и мелкую монетку сдачи. — А что это такое?
— Это чтобы успокоить желудок, — сказал я. — Завтрак улегся не слишком хорошо, но я не собираюсь выбрасывать ею посреди порки.
Я купил нам сидра в ближайшем баре, чтобы смыть вкус налрута, и постарался не морщиться от горького мучнистого привкуса. Довольно скоро мы услышали, как на часовой башне пробило полдень.
