Девочка, которую он отпихнул, кричала ему вслед, но Джек Морт не обращал на нее внимания, как какой-нибудь энтомолог-любитель, повернутый на чашуйчатокрылых, не обратил бы внимания на обычную бабочку.
Джек тоже был в своем роде энтомологом-любителем.
По профессии — дипломированный бухгалтер-эксперт.
А толкать — это хобби.
4
Стрелок отошел в самый дальний закоулок сознания этого человека, и там, кажется, лишился чувств. Если он и испытывал облегчение, то лишь потому, что этот человек оказался не Уолером, не человеком в черном.
Но все остальное было предельным ужасом… и предельным откровением.
Отделенный от тела, его разум — его ка — оставался таким же здоровым и проницательным, как всегда, но внезапное знание огрело его, как долотом по виску.
Знание это пришло в нему не тогда, когда он шагнул вперед, а тогда, когда он удостоверился, что парнишка уже в безопасности, и опять отошел назад. Была какая-то общность между этим человеком и Одеттой, слишком фантастическая, и все-таки как-то уж слишколм уместная, чтобы оказаться простым совпадением. Роланд почувствовал это и понял, чем должно обернуться действительное извлечение троих и кто в эту тройку войдет.
Третим будет не этот Толкач; Уолтер сказал ему, кто будет третьим — Смерть.
Смерть… но не твоя. Так сказал Уолтер, умный как Дьявол6 даже в самом конце. Ответ искушенного законнника… слишком близкий к правде, так что правда сокрыта в его тени. Смерть — не его. Он сам станет смертью, а смерть станет им.
Узник, Госпожа.
Третий — смерть.
Он неожиданно преисполнился непоколебимой уверенности, что третий — это он сам.
5
Роланд рванулся вперед как снаряд, как ракета, лишенная разума, но запрограммированная на то, чтобы поразить самим телом, в котором он тогда находился, человека в черном, едва он увидит его.
Мысли о том, чем могло бы обернуться его вмешательство, помешающее человеку в черном убить Джейка, пришли только потом — возможный парадокс, фистула во времени и пространстве, которая поразит и перечеркнет все, что случилось после того, как он пришел на дорожную станцию… ибо, само собой разумеется, если он спасет Джейка сейчас в этом мире, он просто не сможет — не смог бы — встретиться с ним тогда, в пустыне, и все, что случилось — случится — потом, должно измениться.
Что изменилось бы? И представить себе невозможно. Но стрелку даже и в голову не пришло, что перемены эти могли бы положить конец его поиску. Да и смысл какой рассуждать теперь задним числом? Если бы он увидел сейчас человека в черном, то никакие последствия, парадоксы и предопределения судьбы не помешали б ему просто-напросто нагнуть голову того тело, в которое он вошел, и боднуть Уолтера в грудь. Иначе он просто не мог поступить, как револьвер не может сопротивлтьс пальцу, нажимающему на курок.
И если все из-за этого пойдет в чертям, то туда ему и дорога.
Он быстро осмотрел людей, столпившихся на углу, изучил каждое лицо (женщин он рассмотрел так же тщательно, как и мужчин, чтобы убедиться, что там нет никого, кто притворялся бы женщиной).
Уолтера там не было.
Он постепенно расслабился, как палец, легший уже на курок, иногда расслабляется в самый последний момент. Нет. Уолтера нигде поблизости не было, и стрелок почему-то уверился, что это — не то время. Не совсем то. То время уже приближалось — две недели, неделя, может, всего один день, — но пока еще не наступило.
Так что он отошел подальше.
А по пути увидел…
6
… и от потрясения лишился чувств: этот человек, в чей разум открылась третья дверь, однажды сидел в ожидании у окна в одной из квартир старого заброшенного дома под снос — пристанища разве что алкашей и психов, частенько здесь ночевавших. Алкашей распознать легко: от них разит мочою и застарелым потом. Психов тоже легко распознать: зловоние исходит от их спутанных, искаженных мыслей. Из мебели в комнате было только два стула. Джек морт нашел применение обоим. На один он уселся, вторым подпер закрытую дверь, выходящую в коридор. Вообще-то никто не должен был его побеспокоить, но лучше лишний раз не рисковать. Он сидел достаточно близко к окну, чтобы можно было смотреть на улицу, оставаясь в то же время в косой тени, чтобы случайно его не могли увидеть.
В руке он держал красный кирпич.
Он его вытащил из стены за окном, где было много таких же расшатанных. Старый-престарый кирпич, обсыпавшийся по углам, но тяжелый. Ошметки древнего цементного раствора лепились к нему как моллюски.
Он собирался скинуть его кому-нибудь на голову.
Все равно — кому. Когда речь шла об убийстве, Джек Морт уже не выбирал.
Вскоре внизу на тротуаре показалось семейство: папа, мама и маленькая девчшка. Девочка шла с внутренней стороны тротуара, ближе в домам. Надо думать, из соображений безопасности — подальше от проезжей части. Здесь, неподалеку от вокзала, движение на улицах было довольно-таки интенсивное, но Джеку Морту было плевапть на уличное движение. Больше всего его волновало то, что напротив этого дома на той стороне улицы не было никаких построек: их уже снесли, и на месте их образовался пустырь, заваленый обломками досок, битым кирпичом и осколками стекла.
Он высунулся из окна буквально на пару секунд, причем на нем были темные очки и вязаная шапочка — не по сезону, — чтобы скрыть его светлые волосы. Больше для того, чтобы перестраховаться на всякий случай. Как стул, подпирающий дверь. когда ты предусмотрел все возможные проколы, не вредно и подстраховаться на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств.
Оделся он в мешковатый свитер слишком большого для него размера, доходящий почти до середины бедра, чтобы скрыть истинный свой размер и комплекцию (Джек Морт был худым), на тот случай, если кто-то его вдруг увидит. У длинного свитера было еще одно предназначение: каждый раз, когда Морт «бросался глубинными бомбами» (а про себя он так это и называл: «бросаться глубинными бомбами»), он кончал себе прямо в трусы. Громадный свитер скрывал мокрое пятно, которое неизменно проступало на джинсах.
Вот они и подходят.
Не торопи, подожди. Подожди…
Он стоял у окна, и его била дрожь. Джек Морт поднял кирпич, снова прижал его к животу, опять поднял, прижал (но теперь уже не так сильно), а потом перегнулся через подоконник, абсолютно спокойный. Он всегда успокаивался в предпоследний момент.
Морт бросил кирпич и смотрел, как он падает.
Кирпич, кувыркаясь, полетел вниз. В ярком утреннем свете отчетливо были видны прилипшие к нему цементного раствора. В эти мгновение все становилось отчетливо как никогда, все вырисовывалось в геометрически совершенных пропорциях: он вносил — вталкивал — в картину реальности новую вещь, как скульптор, бьющий своим молотком по грубому камню, чтобы создать из мертвой материи новое бытие. На свете нет ничего совершенний: мгновение, когда логика оборачивается экстазом.
