Начался сбор урожая, и слухи отступили под напором привычных забот – пока зима не заметет дороги и нечего будет делать долгими темными вечерами. Сейчас любые лишние руки были впору, и меня принимали без расспросов, расплачиваясь за работу едой и поношенной одеждой. Так шла я – без особой цели и надежды – и Дикие горы поднимались мне навстречу.
Почти все листья облетели и жухлая трава покрылась ледком, когда я пришла к постоялому двору, расположенному на повороте от центрального тракта. Денег у меня не было, но я обладала уже достаточным опытом и изворотливостью – благополучно миновав постояльцев и слуг, юркнула в конюшню. Похоже, здесь остановился большой отряд – кони были рослыми, ухоженными, упряжь блестела тусклой позолотой. Забившись в самый угол, почти под ноги вороному жеребцу, принявшему меня заинтересовано, но мирно, я собрала побольше соломы и, свернувшись под теплым плащом, уснула.
… Звяканье уздечки и негромкий ласковый голос звучали прямо над моей головой. Я села. Жеребец всхрапнул, словно приветствуя меня. Обирая с волос солому, я взглянула вверх. Мужчина замер с уздечкой в руках. Ругнувшись, наклонился и неожиданно легко вытащил меня из-под брюха жеребца.
– Как ты попала сюда, сумасшедшая? Он же никого к себе не подпускает!
– Я поговорила с ним, и он разрешил мне поспать здесь. Можно, я возьму свои вещи и пойду, господин? Я ничего плохого не сделала…
– Ты, должно быть, ведьма? – в низком голосе мужчины послышалась усмешка. – Или я поймал домового – того, что путает лошадиные гривы? Почему ты спишь в конюшне, а не в своей постели?
– У меня нет дома, денег, родных, – ответила я просто. – Я ночую где придется, ем, что заработаю, и в том нет никому худого, а потому пустите меня, господин…
Он по-прежнему стоял у меня на дороге, разглядывая в полумраке конюшни.
– Куда ты идешь? – говор его почти неуловимо отличался от нашего. Один из наемников, что привел с собой Драгар?
– В горы. Может, найду кого из дальней родни.
– Хорошо знаешь Дикие Горы?
– В детстве… да, я часто бывала здесь.
– Говорят, поблизости есть роща Единорога, но никто не знает – где.
Я засмеялась.
– Неудивительно, господин! Лишь Единорог выбирает, кому показать ее. Когда-то я видела… Но не уверена, что смогу отыскать ее снова.
– Так попытайся – и обед на сегодня тебе обеспечен!
Я ждала у дверей конюшни, ежась от утреннего морозца. Было тихо и туманно, звуки далеко разносились в воздухе.
Мужчина вывел коня, взглянул мельком и наклонился, чтобы подтянуть подпругу. Черты его лица напомнили мне скалы Диких Гор – те же резкие, суровые линии, скупые на милосердие и веселье. Когда он выпрямился, откинув черные волосы, в них блеснула широкая белая прядь. Но мужчина был молод: плотное, крепкое тело воина, гладкая кожа… Лишь в глазах его не было молодости.
Он взглянул на меня слегка озабоченно:
– Удержишься в седле?
Конь был слишком высоким, пришлось меня подсаживать. Судя по дорогой упряжи лошади, хозяин был не простым солдатом. Но кем? Черная грубая ткань одежды, дорожный плащ безо всякой вышивки, высокие кожаные сапоги не давали ответа.
Откинув голову, он смотрел на меня.
– У тебя посадка настоящего всадника, ведьмачка.
– У отца было много лошадей, – сказала я, похлопав жеребца по шее. – Мне разрешали на них ездить.
Солдат легко поднял в седло свое большое тело. Сильные руки перехватили уздечку, обняв меня поневоле. Странно, что я совсем не опасалась его, хотя солдаты были горазды на быстрые утехи с женщинами…
Мы ехали молча. Лес спал по обеим сторонам крутой дороги, словно погрузился уже в зимнее оцепенение – лишь наше дыхание, неторопливый стук копыт, похрустывание подмерзших луж…
– Ты говорила, Единорог выбирает сам? – напомнил солдат.
Я втянула в рукава озябшие руки.
– Лишь Он знает, что за человек хочет Его видеть.
– А мы, значит, недостойны? – надменно спросил солдат. Я обернулась, жесткая кожа его подбородка царапнула мне щеку.
– Может, ты хороший воин и занимаешь высокое место при короле. Для Него это не главное. А может, вас просто было слишком много. Подожди…
Он натянул поводья прежде, чем я успела договорить. Я выскользнула из его рук и, поспешно коснувшись священного камня, побежала к огромному полузасохшему дубу – он был зелен, когда мой дед еще не родился. Хоть и смешна была надежда, разочарование оказалось горьким. Нехотя возвращаясь, я увидела, что всадник склонил над каменной жертвенной чашей фляжку с вином.
– Я думала, ты чужак, – сказала удивленно. Он серьезно качнул головой.
– Я всю жизнь провел на чужбине, но моя родина здесь, и я помню своих богов. Что ты искала в дупле?
– В детстве мы с братом бросали в дупло какую-нибудь вещь или записку… знак встречи, понимаешь?
– Думаешь, он где-то здесь?
– Может, прибился к пастухам или охотникам. Кроме него у меня никого больше не осталось.
Он помог мне забраться в седло, но руку отпустил не сразу, внимательно рассматривая мою ладонь.
– Что ты? – спросила я с недоумением.
– Иногда ты держишься и говоришь, как леди, – заметил солдат, – а руки у тебя крестьянские.
Я выдернула ладонь.
– Я никогда не была леди! Едем дальше?
– Говори – куда.
– Отпусти поводья, господин. Мы будем ехать, просто ехать и, может быть, нам повезет.
Постояв немного, конь неторопливо двинулся вперед. Прикрыв глаза, я медленно гладила его по шелковистой шее. Во мне росли радость и трепет предвкушения: сегодня я вновь увижу Его…
Остановился конь, и человек за моей спиной задержал дыхание. Тишина по-прежнему окружала нас, но тишина иная, звонкая, несущая в себе бремя будущего звука. Небо по-прежнему было серым, но стало как будто выше, словно белые ясные деревья подняли его на своих серебристых сильных ветвях. Здесь тоже была осень, но осень иная – печальная, щемящая, золотая осень ушедших веков…
Мужчина медленно втянул воздух сквозь зубы, словно ему стало больно. Всего миг назад Его не было, и вот уже Единорог смотрит на нас огромными лиловыми глазами – эти глаза снились мне ночами, мучая невысказанностью печали, мудрости и волшебства. Тихо рассмеявшись, я соскользнула с седла, пошла к нему, протягивая с мольбой руки: не уходи, останься, прими меня! Я с робкой жадностью коснулась Его трепетной кожи – о, какой нежной, бархатной кожи! – шелковых ноздрей, вздрогнувших ресниц, горячего рога… Он смотрел на меня, и в золотых зрачках Его плыло время…
Всадник застыл в седле, подавшись к нам всем телом. И на его жесткое лицо лег отблеск красоты – оно стало молодым, сияющим, нежным…
Единорог исчез так же внезапно, как и появился – растаял дымкой среди деревьев. Чудо осталось. Мой спутник улыбнулся мне навстречу быстрой, странной, изумленной улыбкой. Наклонился, похлопал коня по склоненной шее. Сказал негромко:
