Алёна Харитонова - Охота на ведьму

Торой честно поворочался с полчаса на хрустящих простынях, а потом понял, что не заснёт. Щёлкнул пальцами и снова с восторгом посмотрел, как над головой просиял волшебный огонёк. Благодать… Рука сама собой нащупала под подушкой Книгу (тайком спрятал от Люции, чтобы не отобрала, заставив спать после своих отваров). Медная застёжка открылась легко, лишь вкусно захрустел сафьяновый корешок.

Вот ведь Рогон, вечный ему покой и благость, ни секундочки без каверзного подвоха! Теперь-то Торою стало ясно, почему ведьма так легко отдала ему фолиант — один пёс ничего в нём не понятно. Все страницы покрыты какими-то закорючками и загогульками — поди, пойми, что за напасть такая. Уж волшебник и внутренним зрением на них посмотрел, и примериться попытался, чтобы угадать, какая закорючка, какую букву может означать — бесполезно! Ну просто издевательство! С другой стороны, зачем ему надо — читать Книгу? Сила-та, вроде как вернулась? Но нет, проклятое любопытство никак не давало покоя, куда уж там! Он просматривал письмена вверх ногами и слева направо, разглядывал книжные листы на свет… Ну, разве только на зуб не попробовал! Без толку. Да и чего ещё ждать от магических рун, выполнивших своё предназначение?

Намучившись вдосталь, волшебник поплотнее закутался в одеяло и снова достал сложенный пополам листок пергамента — тот самый, на котором что-то писал Рогон, дабы потом отдать своему собеседнику. Увы, листок покрывали те же самые закорючки… Кстати!

Волшебник лихорадочно пошарил в стоящем рядом с кроватью сапоге и достал приснопамятный Рунический нож, будь он неладен. Тусклый клинок выскользнул из уродливых ножен, и чародей взялся придирчиво изучать руны, покрывающие древнюю сталь. Вот оно! Те же самые загогульки и закорючки. Ох, Рогон, Рогон, ну никак тебе, видно, не жилось без загадок…

Торой снова покосился на исписанный листок. Странное дело, лишь сейчас волшебник заметил, что некоторые руны были выписаны чуть жирнее прочих. А, если долго и не мигая в них всматриваться, начинала слегка кружиться голова, словно закорючки должны были вот-вот сложиться в какую-то картинку или узор. Попялив глаза достаточно долгое время, чародей вроде стал различать какую-то спираль, начертанную таинственными рунами, в самом центре листа. Стены дома расплылись, задрожали, словно в знойном мареве, а потом, будто раздвинулись… Маг продолжал упрямо ломать глаза. Вот оно, вот оно… Уже почти, почти…

Но строгий голос разрушил хрупкую сосредоточенность:

— По-моему, тебя отправили спать, а не пялиться в какие-то бумажки.

Волшебник вздрогнул, но всё же успел, успел увидеть, как закорючки и загогульки сложились в простую и строгую руну Чие — руну Безмолвия.

— Не могу уснуть, — словно оправдываясь сказал Торой, у которого всё никак не шла из головы Чие, — расскажи что-нибудь.

Он бережно убрал пергамент обратно в Книгу.

Колдунья опустилась на край кровати и поинтересовалась:

— Что именно?

Маг задумчиво посмотрел в окно и, наконец, попросил:

— Расскажи про свою наставницу.

— Про наставницу? Да что ж про неё рассказывать? Бабка она была стародревняя, вредная, но, как мне кажется, не из простых, — растерянно начала Люция.

Торой оживился:

— Что значит «не из простых»? А из каких же?

Ведьма поморщила лоб, придумывая, как объяснить:

— Ну, мне кажется, она была благородных кровей. Такая, вроде, похожа на тёмную старуху, а на деле, как кажет, как встанет, как сядет, как взглянет — ну чисто императрица Атийская! И говорила не как здешние — Ульна, например, — а по-грамотному, красиво. И меня тому же учила, чтобы слова, как деревенские, не коверкала, говорила негромко, с достоинством, ну и ещё много чего чудила — вилкой учила пользоваться, ножом, локти не растопыривать, за столом сидеть прямо… Даже ходить с толстенной книгой на голове. Как будто в лесу все эти выкрутасы могли пригодиться! Но, видать, уж воспитание у неё было такое — не могла рядом с собой всякую убогость терпеть.

Она замолчала, вспоминая наставницу, а волшебник удивлённо приподнял брови. Так вот в чём дело, а он-то сразу и не сообразил, что его удивило в Люции! Она вовсе не смотрится тёмной деревенщиной, выросшей в непролазной чаще. Да только вспомнить, как девушка разговаривала с ним в таверне Клотильды! То-то он не заподозрил в ней простолюдинку и купился на придворную барыньку. А ведь правда — говорила ровно, складно, держалась уверенно и осанисто.

— А зачем она навела порчу на деревню? — снова полюбопытствовал волшебник.

В ответ на этот вопрос ведьма лишь красноречиво пожала плечами:

— Не знаю. Говорю же, бабка — со странностями, вроде и не злая, но в то же время… — она задумалась, подбирая нужное слово, — немного безумная, что ли. Никогда нельзя было угадать, чего она учудит. Могла для хворой кошки целый день отвары целебные варить, а бывало, и человека больного ни за какие деньги не принимала, пускай даже недуг у него пустяковый. Однажды парня с дурной болезнью мало что обсмеяла, так ещё и запугала, пуще некуда. А болезнь ту даже я могла вылечить. Но не разрешила бабка. Прогнала просителя взашей.

Торой покачал головой. Что ж, похоже, и впрямь старуха была не в себе.

— А много народу-то от её оговора умерло?

Колдунка потёрла подбородок, припоминая:

— Нет, не много, человек десять…

В ответ волшебник только крякнул, мол, ничего себе «немного», а Люция продолжила:

— Да и те десять все были стариками — дряхлыми и недужными. Ну и умерли одинаково (почему, собственно на бабку и погрешили деревенские) — высохли за считанные дни — кожа да кости.

Некоторое время собеседники опять просидели в молчании. Ведьма вспоминала бабку, маг — руну Чие. Наконец, Торой нарушил тишину, он принял решение, которое казалось единственно верным, а именно, рассказать Люции о случившемся — низложении, встрече с Рогоном, Книге, даже минувшей грозе и битве. В конце концов, девчонка уже дважды спасала ему жизнь, да и, по всему видно, была далеко не глупой, вдруг даст дельный совет? Он лишь немного скомкал нелепый рассказ о том, как очнулся в теле Рогона, один пёс, ничего дельного тогда не увидел и не услышал. А про Алеха… Про Алеха и вовсе рано рассуждать, всё же его роль (если таковая и имелась) во всей этой истории оставалась совершенно непонятной, чего уж тут догадки строить.

Но и без того рассказ получился долгим. За окном разлилась чернильная, истекающая мелким нудным дождём ночь, семейство Ульны угомонилось, и уже не было слышно в доме ни шагов, ни детского смеха, ни надтреснутого старческого голоса бабки. Ведьма слушала откровения волшебника с видом значительным и серьёзным, лишь иногда перебивала, чтобы задать тот или иной вопрос, но чаще молчала, глядя в тёмное окно. Лишь один раз озадачилась, спросив: