— Сломанная кость не вышла наружу сквозь кожу, — сказал я. — А такое иногда бывает, и это тяжелые случаи. Зачастую смертельные. Когда кости не выходят наружу, перелом почти всегда заживает.
Я обмотал плечо Тауга еще одним бинтом, крепко затянув его и еще туже завязав.
— Он не умрет, — сказала Этела. — Тауг, не умирайте.
— Ты слышишь нас?
Тауг медленно кивнул.
— Хорошо. Ты должен понять назначение бинтов. Зачем я накладываю повязку, хотя ты не истекаешь кровью?
— Очень даже истекает! — возмущенно выпалила Этела.
Я кивнул. Девочка уже почти созрела, решил я и задался вопросом, сознает ли это Тауг и понимает ли, что это значит.
— Кровотечение не сильное и не опасное. Просто содрана кожа и немного кровоточит старая рана, поскольку с нее была сорвана повязка.
— Коты не умеют разговаривать! — воскликнула Этела.
— На самом деле говорит рыцарь, — не моргнув глазом, пояснил Мани. — Он умеет вещать чужими устами.
— Я тебе не верю! — Этела вскочила на ноги.
— Но должна поверить, — сказал Мани. — Ведь коты не умеют разговаривать.
Я смотрел на Тауга в надежде увидеть улыбку.
— Мани прав, — сказал я. — Когда бы дело ограничивалось только кровоточащим синяком, мы обошлись бы одной целебной мазью. Все эти бинты с наложенной на руку палкой призваны удерживать в нужном положении сломанную кость. В противном случае она не срастется или срастется неправильно. Не снимай повязку и не думай, что исцеление наступило, когда боль утихнет. Что там с луной, Мани?
— На ущербе.
Я кивнул:
— Пусть она убудет, Тауг, а потом снова прибудет и снова убудет. А там посмотрим.
Лунный свет мерцал в глазах странной женщины, которую Этела называла мамой. Я невольно подумал, какими будут эти глаза при полной луне, и понадеялся, что мне никогда не доведется этого увидеть.
— Он ведь не сможет сражаться, верно? — спросила Этела. — Они скоро придут сюда, но Тауг не сможет сражаться.
— Ну почему, — осторожно сказал я. — Он просто не сможет действовать левой рукой. Не сможет держать щит или орудовать большим мечом, каким бился сегодня. Он рыцарь, хотя и не прошел обряд посвящения, а рыцари часто сражаются, несмотря на свои раны. Тауг сумеет.
Едва заметно Тауг потряс головой.
— Если тебе и твоей маме будет грозить опасность. Возможно, сейчас он так не думает. Но когда начнется бой, все переменится.
К моему удивлению, Гильф лизнул руку Тауга.
— Они знают, что король умер, — безнадежным голосом продолжала Этела. — И они придут в замок. И их будет слишком много для нас. Слишком много для любого. И мы начнем с криками разбегаться в стороны и прятаться по углам. Только они все равно найдут всех нас, одного за другим, и убьют.
Тауг поднял голову:
— Слишком много для сэра Свона, сэра Гарваона и для меня, Этела. Возможно, слишком много и для Шилдстара тоже. Но только не для сэра Эйбела. Вот увидишь.
— Хорошо сказано! — воскликнул Мани.
— Только мне жаль, что здесь нет Баки. — Голос Тауга прозвучал тише. — Мне нужно сказать ей одну вещь.
Я отступил назад:
— Это хорошо, что Баки здесь нет. Возможно, ты захочешь обдумать свои слова, прежде чем произнести.
— Нет, я точно знаю, что хочу сказать. Я просто хочу сказать это. Я хочу сказать, что вы должны остаться здесь. Баки хочет, чтобы вы отправились невесть куда и сразились невесть с кем.
— В Эльфрис, — уточнил я. — С Гарсегом.
— Но вы здесь, и вы нужны нам. Если вы нас покинете, мы все погибнем.
— Вы оба ошибаетесь. — Я присел на ступеньку кресла. — Ты слишком мрачно смотришь на вещи, и эта девочка тоже.
— Этела, сэр.
Я с улыбкой кивнул:
— Этела. Я не виню никого из вас, но все равно вы ошибаетесь.
Тут впервые подала голос странная женщина:
— Я не стану убегать и прятаться.
— Верно. — Я кивнул. — До сих пор вы были здесь рабами. Почему бы вам не остаться рабами? Возможно, ангриды убьют сэра Гарваона, сэра Свона и меня — коли сумеют. Возможно, они убьют также всех наших меченосцев и лучников, или почти всех. Возможно даже, они убьют Тауга, оруженосца сэра Гарваона, лорда Тиази и лорда Била. Но зачем им убивать рабов? Рабы же трофеи, а не враги.
— И я тоже не враг, — заметил Мани, — или, по крайней мере, они не посчитают меня таковым. Вы думаете, они убьют королеву Идн?
Я помотал головой.
— Я тоже так не думаю. — Мани на мгновение задумался, склонив набок лоснящуюся голову. — Я сделаю для нее все возможное, и уверен, она сделает все возможное для меня. У нас все получится. Она захочет спасти и своего отца тоже, и вполне вероятно, нам удастся.
Я широко улыбнулся сначала коту, потом Этеле.
— Вот видишь, Тауг, мы с Гильфом единственные из здесь присутствующих, кому действительно грозит опасность, и серьезная.
Гильф зарычал, громко и басовито.
— Он говорит, что они должны опасаться его, — перевел я, — и, несомненно, он прав.
— Можно, я его поглажу? — спросила Этела.
— Если он не уберет голову.
Гильф не убрал.
— Давай перейдем к другим вещам, о которых говорили вы с Таугом. Тауг хочет известить Баки, что берет назад свое обещание уговорить меня отправиться в Эльфрис. Он считает, что я нужен здесь, дабы защитить тебя и твою маму.
— И меня, — сказал Тауг.
Я не обратил на него внимания.
— Он ошибается, поскольку у него нет причин пятнать свою честь. Я не отправлюсь ни в Эльфрис, ни в любое другое место, покуда вы во мне нуждаетесь. Даю вам слово.
Этела улыбнулась и поблагодарила меня, но ни ее мать, ни Тауг никак не показали, что слышали мои слова.
— Я хочу в Эльфрис, я…
Дубовая дверь (одна из пяти дверей разного дерева и разных размеров) открылась, в комнату вошел Тиази. Я встал:
— Прошу прощения, милорд. Дверь была не заперта, и я подумал, что мы можем подождать вас тут.
Тиази подошел к самому большому креслу.
— Вы думаете, я оставил дверь незапертой, чтобы мои посетители могли расположиться поудобнее в ожидании меня? — На его губах играла легкая улыбка.
— Я не думал ничего подобного, милорд. Просто поскольку ваша дверь оказалась незапертой, я решил, что вы не станете возражать, если я перевяжу Тауга здесь.
— Я держу дверь незапертой из хвастовства. Я всегда гордился тем, что во всем Утгарде не найдется такого смельчака, который отважился бы войти сюда без моего приглашения. Вероятно, эти две рабыни, — Тиази указал на Этелу и ее мать, — ничего не знают обо мне. А даже если и знают, они никак не могли знать, что это мой кабинет, — если только вы не сказали им. Вы сказали?
