— Пока она должна пожить с нами.
Он старался говорить твердо, но теперь я услышала страх в его голосе. Очевидно, он не задавался этим вопросом. Мне было приятно, что ответ ему не понравился так же, как и мне. Мне стало чуточку получше.
Он проводил меня в мою комнату. Я умылась и расчесалась, а когда вышла, оказалось, он ждал меня за дверью. Я посмотрела на него.
— Мне нравится, что ты сбрил бороду, — сказала я.
Я заметила это еще утром, но промолчала. Он посмотрел на меня, кивнул, и мы вместе спустились в столовую.
Слуги накрыли стол в большом обеденном зале, но огонь разожгли только в ближнем камине. Другой конец комнаты был темен, как пещера. Риддл и Шан уже сидели за столом, разговаривали, но громада комнаты пожирала их слова.
— А вот и мы, — объявил отец, когда мы вошли. Он овладел собой, его голос прозвучал приятно для всех нас.
Он усадил меня по правую руку, будто маму, отодвинув стул, а потом, когда я села, придвинув его к столу. Шан сидела справа от меня, а Риддл — слева от него. Волосы нашей гостьи были убраны, а платье выглядело так, будто она ожидала встречи с королевой. Она недавно умылась, но холодная вода не убрала красноту с ее глаз. Она плакала. По Риддлу было видно, что он тоже готов заплакать, но его щеки кривила улыбка.
Как только мы уселись, и отец позвонил в колокол, чтобы подавали еду, Шан заговорила.
— Вы не нашли никаких признаков незнакомки?
— Я же сказал вам, Шан, она ушла. Это просто раненая путешественница, не более того. Очевидно, она не чувствовала себя в безопасности даже здесь, и, как только смогла двигаться дальше, ушла.
Двое незнакомых мужчин зашли в комнату с подносами. Я посмотрела на отца. Он улыбнулся мне. Они поставили на стол суп и хлеб и отступили назад.
— Кор, Джет, спасибо.
Как только отец произнес это, они поклонились и ушли на кухню. Я испуганно посмотрела на него.
— Я нанял еще слуг, Би. Пора здесь кое-что поправить. Ты скоро познакомишься с ними и привыкнешь. Они двоюродные братья мужа Тавии, и их очень рекомендовали.
Я кивнул, но все-таки мне это не понравилось. Блюда сменялись, отец заботливо поддерживал беседу с Риддлом и Шан, будто этот разговор он должен был разделить поровну на всех. Он спросил Шан, понравилась ли ей комната. Шан сухо ответила, что она вроде бы неплоха. Он спросил Риддла, что он думает о супе, и Риддл сказал, что он так же хорош, как и тот, что подается в замке Баккип. На протяжении всего обеда они с Риддлом говорили о самых обычных вещах. Думает ли он, что завтра начнется большой снегопад? Отец надеялся, что в этом году зима будет малоснежной. Риддл сказал, что было бы хорошо, если бы снега было немного в этом году. Понравилась ли Шан поездка? Судя по отличному состоянию ее лошади, дороги в Ивовый лес расчищены. Быть может, завтра ей захочется немного изучить поместье?
Риддл спросил отца, ездит ли он до сих пор на той серой кобыле. Отец сказал, что, конечно, ездит. Риддл спросил, могут ли они пойти посмотреть на нее после обеда. Он хотел попросить свести ее с черным баккипским жеребцом.
Это был такой прозрачный предлог выманить отца и поговорить с ним, что мне стало плохо. После обеда мы пошли в небольшую комнату с удобными креслами и жарким огнем в камине. Риддл и отец вышли в конюшню. Мы с Шан сидели и смотрели друг на друга. Зашла Тавия и принесла нам чаю.
— Ромашка и шиповник, чтобы вам легче спалось после длинного путешествия, — с улыбкой сказала она Шан.
— Спасибо, Тавия, — сказала я среди повисшей тишины и молчания Шан.
— К вашим услугам, — ответила она.
Она налила нам чаю и вышла. Я взяла свою кружку с подноса и села у камина. Шан смотрела на меня.
— Тебе всегда позволяют так поздно не спать и оставаться со взрослыми? — очевидно, ей это не нравилось.
— Взрослыми? — спросила я, оглядываясь. Я улыбнулась ей, будто не понимая, о чем она говорит.
— Ты уже должна быть в постели.
— Почему?
— Так делают дети по вечерам. Они идут спать, чтобы взрослые смогли побеседовать.
Я подумала об этом, а потом посмотрела в огонь. Будет ли теперь отец отправлять меня в постель по вечерам, чтобы остаться наедине с Шан и беседовать? Я взяла кочергу и крепко ударила горящее полено, подняв сноп искр. Потом еще раз.
— Прекрати! Напустишь дыма.
Я ударила его еще раз, а затем положила кочергу на место. Я не смотрела на нее.
— Хорошо, что ты не носишь юбки. Испачкала бы весь подол. Почему ты сидишь у камина, а не в кресле?
Стулья были слишком высоки. Мои ноги болтались. Я заново посмотрела на чисто выметенные кирпичи.
— Здесь не грязно.
— Почему ты одеваешься, как мальчик?
Я посмотрела на тунику и штаны. На лодыжке висела паутинка. Я сняла ее.
— Я одета удобно. Вам нравится носить все эти слои юбок?
Шан резким движением разметала их вокруг себя. Они были красивы, как лепестки раскрытого цветка. Верхние юбки были синие, всего на один оттенок светлее синего баккипского. Нижняя юбка была голубая, и ее кружевной край выглядывал совсем не случайно. По цвету она подходила к бледно-голубому лифу, а кружева юбки были такие же, как на манжетах и воротнике платья. Эти платье и юбка были куплены не на каком-нибудь базаре на перекрестке. Они, наверное, были сшиты специально для нее. Она удовлетворенно их пригладила.
— Они теплые. И очень красивые. Очень дорогие, — она подняла руку и коснулась сережек, будто я могла не заметить их. — И вот еще что. Жемчуг из Джамелии. Лорд Чейд купил их для меня.
На мне была простая туника, сшитая мамой, и достаточно скромная шерстяная рубашка с длинными рукавами. Туника, перехваченная в талии ремешком, прикрывала колени. Под ней были только шерстяные гетры и тапочки. Никто никогда не говорил мне этого, но сейчас я вспомнила, как одеты мальчики с конюшни. Почти так же, как я. Даже девушки с кухни всегда носили юбки. Я посмотрела на манжеты. Они были запачканы паутиной и мелом после моих сегодняшних приключений. Колени гетр тоже были грязными. Я вдруг понял, что мама переодела бы меня к обеду с гостями. Возможно, одела бы меня в красные юбки. И заплела в волосы ленточки. Я подняла руку и пригладила то, что от них осталось.
Шан кивнула.
— Так лучше. А то стояли, как перья на птичьей голове.
— Они слишком короткие, чтобы их заплетать. Я обрезала их, потому что умерла мама.
Мгновение я смотрела прямо ей в глаза. Шан ответила холодным взглядом. Потом сказала:
— Я могу только желать, чтобы моя мать умерла. Уверена, это сделает мою жизнь проще.
Я перевела взгляд на ее колени. Ее слова поразили меня, и я пыталась понять, почему. И вскоре поняла. Она считает свою боль важнее моей. Я чувствовала, что она сказала, что жизнь ее бессердечной мамы — это величайшая трагедия в сравнении со смертью моей мамы. В тот момент я возненавидела ее. А еще обнаружила одну важную вещь. Я могу сделать как отец: поднять глаза, встретить ее взгляд и не выразить ничего, что думаю, на своем лице.
Эта мысль меня удивила. Я изучала ее, не говоря ни слова, и поняла, что Шан не разделяет эту мою способность. Все, что она чувствовала в этот момент, свободно и отрыто читалось на ее лице. Может быть, она думала, что я слишком мала, чтобы читать по ее лицу, или вообще не придавала этому значения. Но она ничего не пыталась скрыть от меня. Она знала, что ее грубые слова причинят мне боль. Она была несчастна, возмущена необходимостью быть в моем доме и раздражена тем, что ее оставили со мной. И во всех эти страданиях она винила меня, потому что я была рядом. И потому что она думала, что я не могу ударить в ответ.
Я не чувствовала к ней жалости. Она была слишком опасна для меня. Я подозревала, что из-за своей неразумной убогости она может проявить ко мне такую жестокость, которую я никогда не знала от взрослых. Я вдруг испугалась, что она может уничтожить всех нас, отобрать наш с отцом маленький мирок. Она сидела в своей красивой одежде и жемчужных серьгах, и смотрела на меня. Маленькая, думала она, крошечная грязная простушка. Конечно. Она думала, что я — дочь простолюдина Тома Баджерлока. А не забытая принцесса семьи Видящих! Просто дочь овдовевшего смотрителя Ивового леса. И все-таки у меня был дом и отец, который любил меня, и воспоминания о маме, которая заботилась обо мне. Ничего этого ей не досталось.
— Что-то ты притихла, — она пристально наблюдала за мной. Она была похожа на кошку, которая лениво тыкает мышь, чтобы убедиться, что та сдохла.
— Уже поздно. Знаете, я ведь ребенок. Обычно я ложусь спать раньше, — я нарочито зевнула, не прикрывая рта, и слегка помягче добавила: — Жалостливые сказки всегда навевают на меня скуку и сонливость.
Она смотрела на меня, ее глаза стали темно-зелеными. Она подняла руку, как бы подбивая волосы, и вытащила из прически шпильку. Она держала ее большим и указательным пальцем, будто привлекая мое внимание. Неужели она решила угрожать мне? Она резко встала, и я тоже вскочила на ноги. Я наверняка быстрее, но уклониться от нее по дороге к двери будет сложно. Я услышала топот в холле, и через мгновение Риддл открыл дверь. Позади него стоял отец.
