— Знаю и сейчас расскажу.
— Хорошо. Я слушаю.
— История не из веселых.
— Ничего, я готов.
— Тебе только кажется, что готов. Это печальнее, чем ты думаешь.
Островов больше не было: «Мунтжак» шел на восток через пустой океан. Солнце вставало впереди, проходило над ними и укладывалось спать за кормой. По утрам оно было заметно больше — им слышалось, как оно гудит, будто плавильная печь.
Неделю спустя ветер при полной ясности прекратился. Адмирал Лакер в полдень и вечером ставил световой парус, и корабль резво бежал вперед. Когда-то Квентин, охотясь за Белым Оленем, побывал на дальнем западе Филлори, но дальний восток был совсем другим и обладал всеми свойствами полярного круга. Утром, когда солнце, казалось, вот-вот подожжет мачту, они наблюдали пар от собственного дыхания, а небо угрожало засосать неосторожного мореплавателя в свою синюю глубину.
«Мунтжак» почти не оставлял следа на аквамариновом море. Вода стала шелковистой, менее плотной и почти не создавала поверхностного трения — они как по спирту шли. Единственная водившаяся здесь рыба пролетала под водой алмазными косяками. Улов не представлялся съедобным: у ярко-белых глазастых рыб не было рта, и пахли они аммиаком.
Реальность окружающего их мира истончалась, словно до отказа натянутая на раму. Сквозь нее просвечивал космический холод. Путешественники, сами того не сознавая, двигались осторожно, чтобы не прорвать ткань пространства-времени.
В море сквозь прозрачную воду виднелось дно, и глубина, измеряемая Квентином каждый день, убывала. Это явление, интересное с точки зрения океанографии, становилось для них проблемой. «Мунтжак», хоть и небольшой, все-таки имел осадку около двадцати футов и мог сесть на мель задолго до прибытия в их загадочный пункт назначения.
— Может, у Филлори вообще нет конца, — сказал Квентин как-то вечером за поеданием сильно оскудевшего рациона.
— По-твоему, оно бесконечное? — спросил Джош. — Или сфера вроде Земли? Господи. Надеюсь, что нет. Того и гляди в Белый Шпиль вернемся. Вот будет номер, если мы откроем Северо-Западный проход и на этом все.
Он облизал пальцы после соленой галеты. Джош был единственный, у кого ситуация не вызывала повышенного благоговения.
— Скорее уж лента Мебиуса. Так и будем шпарить по одной ее стороне.
— Бутылка Клейна, ты хочешь сказать, — поправила Джулия.
Кому и улаживать споры, как не полубогине. В пище Джулия больше не нуждалась, но сидела за столом вместе с ними.
— Бутылка Клейна? Ты точно знаешь?
— Нет, вряд ли.
— Так ты не всеведущая? — вмешался Элиот. — Не обижайся… но точно ведь ты не знаешь?
— Нет. Зато знаю, что конец у этого мира все-таки есть.
На следующее утро «Мунтжак» таки сел на мель. Происходило это постепенно: раздался скрежет, сначала тихий, потом погромче, потом как железом по стеклу, потом корабль резко остановился, и абсолютно все на борту впаялись в ближайшую переднюю стенку. Потом — тишина.
Все высыпали на палубу в пижамах и халатах посмотреть, что стряслось.
Тишина давила, тихое море будто покрыли лаком. Ни ветерка. Рыба, выскочив из воды в четверти мили от них, плюхнулась будто бы совсем рядом. Паруса обвисли, рябь от легкой вибрации расходилась кругами.
— Так, — сказал Элиот, — приехали. Что теперь делать?
Квентин, как, вероятно, и вся команда, подумал о том, что съестных припасов у них осталось куда меньше половины. Если они не смогут идти вперед, то умрут от голода на обратном пути или прямо здесь, в водной пустыне.
— Я поговорю с кораблем. — Джулия, не бросавшая, как и в человеческом облике, слов на ветер, сошла в трюм, опустилась на колени у часового механизма и зашептала что-то, время от времени прерываясь, чтобы услышать ответ. Разговор продолжался недолго: минут через пять она потрепала «Мунтжак» по основанию мачты и встала. — Вопрос решен.
Как именно он решен, ясно стало не сразу, но вскорости «Мунтжак» оторвался от дна и заскользил вперед как ни в чем не бывало. Только посмотрев за корму, Квентин понял, в чем дело: позади плавали доски, бимсы и прочее корабельное дерево. «Мунтжак» перестроился и стал меньше, пожертвовав ради них частью своего тела.
Глаза Квентина увлажнились. Он не знал, способен «Мунтжак» чувствовать или это просто искусственный разум, построенный из дерева и канатов, но душу щемила благодарность с примесью грусти. Корабль и так уже много сделал для них.
— Спасибо, старик, — сказал Квентин на случай, если «Мунтжак» все-таки слышит его, и погладил износившийся в море планшир. — В который раз нас спасаешь.
Океан продолжал мелеть, а корабль ужиматься. Квентин велел достать из трюма ленивицу — теперь она висела на рее, моргая и щурясь от света. Все остальное из трюма и кают тоже вынесли и сложили на палубе.
Нутро корабля клацало и постанывало. Сначала в воду упала высокая гордая корма, затем бушприт и весь бак. К четырем часам дня рухнула бизань, к вечеру за ней последовала фок-мачта. Ночевали на палубе, съежившись под одеялами.
Утром по морю можно было идти вброд, а «Мунтжак» превратился в плот с одной-единственной мачтой. В бескрайней плоскости океана отражался дымчато-розовый рассвет. Невиданно огромное, невыносимо яркое солнце взошло, окруженное короной.
К полудню плот снова чиркнул о песчаное дно и стало ясно, что дальше он не пойдет, но теперь все видели, что место их назначения близко: по горизонту — о расстоянии до него оставалось только гадать — пролегала темная линия.
— Похоже, пешком придется идти, — сказал Квентин. Он, Элиот, Джош, Джулия и Поппи один за другим слезли в холодную, едва по колено воду.
Позади раздался всплеск — Бингл тоже шел с ними, почитая это, как видно, долгом телохранителя. На спине у него сидела Абигейл, обхватив Бингла мохнатыми руками за шею.
Пейзаж пустыннее этого трудно было представить. Час спустя корабль-плот скрылся из вида. Сапоги с легким чавканьем ступали по дну, в лодыжки порой тыкались безротые рыбы. Вода оказывала меньше сопротивления, чем обычная морская, и шли они без труда — Джулия, как и пристало полубогине, поверху. Все, даже Абигейл, которая обычно за словом в карман не лезла, молчали. Стеклянная гладь простиралась до самого горизонта, солнце припекало макушки.
Квентин скоро перестал вглядываться в горизонт и смотрел только вниз, на свои черные сапоги. Каждый шаг приближал его к концу сказки — им-то и полагалось ее закончить, но что-то, кто его знает что, могло еще подпортить финал. О продвижении он судил по глубине дна: сначала вода доходила ему до середины икры, потом до щиколотки, потом перестала покрывать даже головки сапог. Солнце позади них опустилось низко и отражалось в море вместе с первой вечерней звездой, взошедшей далеко справа.
