Больше в этот вечер они не сказали друг другу ни слова.
* * *
Нынешний обоз оказался небольшим — всего четыре телеги. Лесана, Лют и Тамир устроились на последней. Как ни боролась обережница с собой, но выбросить бусы у неё не поднялась рука. Поэтому украшение висело там, где и положено — на шее хозяйки, поверх льняной небогато вышитой рубахи.
Лесана вроде и корила себя за малодушие, но всё‑таки нашла сил наступить на собственную совесть. Бусы были очень красивые. Именно такие, о которых она тайком грезила все первые годы жизни в Цитадели…
Дорога тянулась монотонно. Мелькали деревья, пахло весной. Жаль, солнце спряталось, и по небу неслись серые тучи. Быть дождю.
На ночлег остановились засветло. Развели костер, поставили похлебку.
Взялся накрапывать дождь.
— Лесана, — позвал Лют. — Выведи меня.
— Что ещё? — спросила обережница. — Темнеет ведь уже.
— Выведи. Надо.
Девушка повернулась к Тамиру:
— Мы недолго.
Колдун задумчиво кивнул. Нынче с утра он выглядел так, словно производил в уме какие‑то сложные подсчеты. Но резу подновил. Лесана за этим следила. Однако девушка всё равно видела — её спутник напряжен и задумчив. Она спросила его, что не так, но Тамир ответил только:
— Маетно. А отчего — не пойму.
Будто ей не маетно.
Лют тем временем уводил Лесану от обережного круга. Место привала, равно как и спутники, скрылось за деревьями, лишь огонек костра поблескивал за стеной чёрных стволов.
— Чего ты? — спросила Лесана.
— Разреши перекинуться, — сказал Лют. — В груди печёт. Боюсь не вызвериться бы.
Девушка вздохнула.
— Недолго только. Ладно?
Он кивнул.
Обережница расстегнула ошейник и ещё раз сказала:
— Недолго.
Перекинувшись, волколак сделал пару кругов между деревьями, покатался по земле. Встряхнулся раз, другой. Ещё побегал.
В лесу становилось всё темнее.
Столь долгое отсутствие при обозе двух людей могли заметить. Тамир, конечно, выгородит, наплетет чего‑нибудь, но пора бы и возвращаться.
— Лют, — позвала Лесана. — Лют, пора.
Оборотень перекинулся и направился к ней, улыбаясь. В руках — несколько веток не то бузины, не то лещины.
— Ты смотри, — сказал он, подходя к обережнице и протягивая ей эти ветки.
— Что? — девушка подалась вперед.
— Листья проклюнулись, — ответил волколак.
Лесана снова наклонилась, чтобы разглядеть раскрывшиеся клейкие почки, но в этот самый миг тонкие ветви взвились.
Лют стегнул наотмашь: хлестко, с оттягом.
От удара и обжигающей боли потемнело в глазах. Лесана задохнулась, на миг закрыла ладонями лицо, но, даже ослепнув, не забыла вбитую за годы науку. Шагнула на звук. Полыхнул Дар. Однако Лют вывернулся ужом. Зашипел, врезал обережнице ногой под колено. Сильно. Ослепшая противница полетела наземь, перекатилась, уходя от удара по ребрам, вскочила.
Сквозь застилающие взгляд слёзы Лесана успела увидеть зверя, стрелой исчезающего в чаще. Вслед ему полетел брошенный наугад нож. А девушка скорчилась, прижимая ладони к глазам.
Дар унял боль, вернул зрение. Вот только драгоценные мгновения были потеряны. На лес опустилась ночь. Волк исчез в чаще. И нож обережница потеряла.
* * *
Лесана от бессильной злости врезала ногой по толстой сосне. Дурища! Вот есть же дурища! Удар кулаком по могучему стволу тоже не принес облегчения, не заглушил досаду. Лишь костяшки пальцев ссадила до крови. Из груди рвался крик ярости, и девушка задыхалась, но душила его. Дурища.
К месту привала она вышла из кромешной темноты леса злая и с таким лицом, словно готова убить любого, кто попадется на пути. Старший обоза открыл было рот, спросить, что стряслось, но проглотил вопрос, потому что ратоборец удержал его за локоть и покачал гловой.
Ни на кого не обращая внимания, обережница подошла к телеге, на которой ехала, выдернула из‑под кожаного полога узел с вещами и остервенело рванула верёвку, стягивавшую горловину.
Чёрная рубаха, чёрные порты, чёрная верхница.
— Охолонись, — Тамир перехватил Лесанину руку, дёргавшую завязки. — Охолонись!
Колдун удерживал спутницу за запястье. Его ладонь была сухой и холодной. Как у старика.
— Ушёл, — глухо сказал девушка, не глядя собеседнику в глаза. — Упустила я его. Понимаешь?
— Не дурак вроде. Уймись.
Обережница казалась ему каменной от надсады. Её пальцы, стискивавшие чёрную рубаху, побелели, а лицо было застывшим, ожесточённным.
— Я. Его. Упустила. Он знает столько всего… Серый с распростёртыми объятьями встретит. Вот же я дура, Хранители прости!
Лесана ткнулась лбом в бортик возка.
— Вот же дура‑то…
— Не поспоришь.
Девушка задыхалась, вжимаясь в иссохшие доски. Что она натворила? Всё и всех поставила под удар.
— Из Елашира нужно будет сороку отправить в Цитадель, — глухо сказала она. — И переоденусь завтра. Надоело камлаться.
Тамир кивнул. Ему и самому надоело.
Наконец, подошёл ратоборец, ведший обоз — совсем молодой парень. Моложе Лесаны и почти одного с нею роста. Русоволосый и темноглазый. Звали его Дёжа.
— Где этот? — вой неопределенно кивнул в сторону тёмной чащи. — Куда делся?
— Нету, — ответила Лесана. — Убёг.
Обережник покачал головой и посмотрел на девушку с жалостью. От этого взгляда ей захотелось взвыть на весь лес, как выл некогда Лют.
А чего выть? Виновата.
Тамир забрался в телегу спать. А его спутница ещё долго сидела у камелька, обдумывая, как теперь быть, и безуспешно борясь с чувством вины, выедающим её изнутри.
…Утро принесло с собой туман и сырость. Ночью прошел дождь, и дорога раскисла. Ну и весна нынче… Новый день не обещал ни солнца, ни тепла. Воздух был волглым и гулким.
Лесана, вопреки давешним чаяниям, не стала переодеваться. Устроилась в телеге, завернувшись в кожаную накидку да так и просидела всю дорогу до самого вечера. Последующие два дня по — осеннему захолодало, с неба сыпалась нудная морось, отчего на душе у обережницы становилось всё сумрачнее.
День приезда в Елашир выдался таким же мглистым и безрадостным. Лесана с утра переоделась в чёрное. Мужики обозные косились, но помалкивали. Девушка застёгивала на груди перевязь и вдруг наткнулась ледяными пальцами на что‑то неровное под исподней рубахой.
Бусы. Надо ведь, совсем забыла про них.
Она вытянула яркую низку и пропустила её между пальцами. Как нелепо смотрелись красные глиняные ягоды на чёрной верхнице ратоборца! Обережница дернула. Нить лопнула, и бусины горохом посыпались в жирную грязь.
