Она смотрит на меня с очевидным презрением.
— Разумеется.
Стены как будто сходятся вокруг меня. Нет, это история Божественных камней с небывалой скоростью свивается в тугой клубок, а я в самом его центре. Это живая материя, удивляющая меня на каждом шагу.
«Все Носители — каждый в свое время», — сказал отец Никандро. Все Носители.
Маленькая, грязная ладошка тянет меня за руку.
— Может, мы уже пойдем?
Я смотрю на взволнованное лицо Розарио. Он довольно заметно двигает бровями. Надеюсь, Аринья слишком пьяна, чтобы увидеть.
— Мы дадим вам покой, княгиня. Надеюсь, вскоре вам станет лучше.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, Розарио у меня на буксире.
— Разве у вас не было вопросов? Не хотите бокал вина?
— Может, позже. — Я открываю дверь.
— Он тоже не желает говорить со мной, знаете ли. С тех пор как вы вернулись. А теперь еще и кто-то постоянно следует за мной, куда бы я… что случилось с моей пальмой?
В ту же секунду монастырские колокола подают голос — по три низких удара. Сейчас не время служб. Колокола могут значить только одно: наши ворота пробиты.
Дверь покоев Ариньи захлопывается позади нас, когда мы уже летим по коридору.
Мы вваливаемся в мою комнату. Розарио достает из кармана кожаный мешочек, который уже потемнел почти до черноты, земляная пыль сыплется с него на пол. Я обхватываю его, обнимаю и целую в щечку.
— Мы возьмем их с собой, — говорю я на одном дыхании. — Инвьерны никогда не получат их.
— Мы уже отправляемся в путешествие? — спрашивает Розарио.
— Да. — Если Мара не вернется теперь же, то придется уходить без нее. С пробитыми стенами в нашем распоряжении всего пара минут.
— А папа пойдет с нами?
Я забыла про Алехандро!
— Помнишь, папа может быть нужен на стене.
На самом деле все наоборот, но Розарио совсем не надо знать об этом.
Дверь распахивается, и Алехандро влетает в комнату. Его глаза широко распахнуты, а лицо испачкано сажей.
— Они прожгли ворота, — шепчет он. — Всего две атаки, и они оказались способны на это.
— Они идут сюда? — спрашиваю я.
Он нервно сглатывает.
— Остались минуты. Элиза, что нам делать?
Розарио подкрадывается из-за меня и обхватывает отцовские ноги.
— Мы уходим. Мара должна скоро вернуться с провизией. Мы уйдем через канализационные тоннели, и будем надеяться, что вода не слишком высоко.
— Но утес… нам придется карабкаться половину пути, и Розарио не слишком хорошо плавает, и…
— Мы сможем. — Я свирепо смотрю на него. — Я ухожу и забираю наследника Джойи Д'Арены с собой, чтобы хоть один из вас выжил.
Мой голос звучит грубее, чем я хотела бы, но я не обращаю внимания на укол вины. Косме была пару раз груба со мной. Это сделало меня сильнее.
Это действует на него как пощечина. Его взгляд проясняется; он кивает.
Химена молчит все это время, упорно кладя стежки на мою новую юбку, как будто нормальное завтра само собой разумеется. Она смотрит на нас поверх шитья.
— Кто-то должен прикрыть вас, пока вы будете уходить, — мягко говорит она. — Кто-то должен остаться.
Ее лицо темно, спокойно и прекрасно, и я знаю, к чему она клонит.
— Нет, — шепчу я, качая головой, не желая даже думать об этом. — Нет, Химена.
— Я смогла бы купить вам пару минут. Драгоценное время. Я знаю, что делать. Это единственный путь.
— Я не могу потерять тебя.
— Я найду тебя позже, — говорит она с улыбкой. Но мы обе знаем, что это неправда. Химена может купить нам пару минут, но она не переживет столкновения с колдуном.
Я не дам этому случиться. Она еще не понимает, какой решительной я стала.
Я бегу в атриум, где мы сложили вещи Розарио. Ему понадобятся крепкие ботинки, смена белья, перстень, который он носит на шнурке, чтобы всегда можно было доказать его личность.
Я прохожу мимо купального бассейна, и Божественный камень вдруг шлет такой горячий сигнал, что я останавливаюсь в смятении. Плитки со своими четырьмя глазками-цветочками смотрят на меня.
Моя ладонь взлетает к амулету Ролдана. Четыре скругленных выступа, как на плитке. Я снимаю цепочку с шеи и разглядываю его. Это должен быть цветочек?
Я слышу стук в дверь. Скрип петель, дверь распахнута. Выдох.
— Это верная комната? — Я не вижу говорящего, потому что присела за выступом около бассейна, но от звука этого голоса меня начинает трясти.
Я выглядываю, стоя на четвереньках, быстро смотрю в спальню и сразу прячу голову.
Мое сердце грохочет; я знаю, что выхода больше нет. Три анимага стоят около двери, их белесые волосы блестят, их амулеты сияют после недавнего кровопролития. С ними княгиня Аринья.
— Это та самая комната. Я клянусь, — говорит она. Она привела их ко мне. Следовало догадаться, что она предаст меня при первой же возможности.
— Где та, что носит на себе знак колдовства?
Никто не отвечает.
Другой голос вопит:
— Если вы не скажете нам, где носитель знака колдовства, вы будете сожжены!
Божественный камень яростно горит в моем животе.
Жар. Но ведь должен быть ледяной холод. Я смотрю на амулет у меня на ладони, на плитки рядом со мной. Все Носители… Маленькие желтые цветы с голубыми точками, по одной чернильной кляксе на лепестке. Яркий, прекрасный цвет. Цвет Божественного камня.
«Господи, скажи мне, что делать».
Лепестки амулета изогнуты. Вогнуты. Размером с Божественный камень. Камень в моем пупке вздрагивает, когда я замыкаю цепь. На ощупь я пытаюсь открыть клетку амулета, но руки дрожат.
— Я — Носитель, — это голос Мары, доносится издалека. Наверное, она встала позади них. — Вы ищете меня.
«О, Мара, нет».
Я снимаю амулет с шеи. Ногтем поддеваю замочек, он щелкает; я переворачиваю его, и древний камень падает на мою ладонь.
Злые вопросы, слишком заглушенные, чтобы расслышать. Тихий плач.
— Né es ella.
Это не она.
Я кладу Божественный камень на уродливый амулет, прижимаю к одному из вогнутых лепестков. «Господи, это то, что надо делать?» Что-то щелкает, кулон вибрирует, я отнимаю пальцы. Теперь камень вставлен в амулет, как будто сам ювелир поместил его. Мое сердце бьется с надеждой и страхом. Мне нужны те три, что достал Розарио.
Я запихиваю амулет в карман на поясе и встаю из укрытия. Надо как-то поймать взгляд Розарио, передать ему, что мне надо. Если он парализован, мне надо до него добраться.
Божественный камень вдохновляющее пульсирует теплом, но сердце бьется где-то в горле, и пальцы онемели. Я делаю шаг в спальню.
