День назад мы переходили перелесок вблизи одного из сёл, щедро разбросанных по плодородной равнине Ида-вирумаа.
Там был овраг, ставшей братской могилой для трёх десятков селян. Само же селение сожжено, напоминая о себе обугленными головёшками. Однако одно каменное здание уцелело, став также могилой для остальной части жителей.
Руссланцы не поскупились: может отметили удачное наступление, или просто чего-то необычного захотелось. Закинули внутрь фосфорные гранаты. Они оставили после себя изогнутые в не мысленных позах тела с обугленнойпожелтевшей кожей. Оголённые мышцы вздулись бесформенными водянистыми буграми. Носовые хрящи, волосы, глаза, выгорели без остатка. В морозном холоде они застыли окоченевшими статуями, местами сплавленными в единую массу.
На окраинах занятых деревень, которые мы обходили, на обочинах дорог, встречалось обилие женских тел. Все раздетые, с характерными травмами в паху, а из домов доносился довольный гогот солдатни и крики, много криков.
Историки говорят о предпосылках и ситуациях, политики о необходимости, священники о духовном пути, чистокровные об исключительности, а низушки о деньгах и возможностях. В глазах же тех, кто невольно оказался жертвой войны, она представляет собой ужас в каждой её грани. Достаточно заглянуть в лица убитых.
Снова меня несёт. Не мои это мысли, мне эти экзистенциальные терзания были всегда по боку. С моего прибытия на фронт, чувствую лишь безразличие ко всему. Меня не мучают кошмары, не думаю о погибших сослуживцах, не извожу себя мыслями о будущем страны. Течение жизни слишком сильно, чтобы ему сопротивляться.
Вот снова… Нет, нет. Я всегда боролся. Всегда имел цель и всегда к ней шёл. Были препятствия на пути, неудачи и откровенные провалы. Я никогда…я никогда… Что?
Мысли путаются. Грёбаная усталость. Мне ещё копролалии на пару с шизофазией не хватало. Того и глядишь беды с башкой начнутся.
Так, выдохни Марк. Нужно занять голову чем-то другим. Например…
— Противник на десять часов!
Чёрт! Явно не этим!
— Ложись. — Яков Николаевич плюхнулся в снег, скрывшись в нём с головой.
Колонна руссланцев вышла на дорогу примерно метрах в семистах от нас. Она проходит по естественной возвышенности, с которой отлично видно двухкилометровое поле, по середине которого мы залегли. Двигаться через сплошной зимний лес без элементарного компаса весьма глупо, поэтому и приходится так рисковать, переходя через перелески пересекая открытые пространства.
Снега тут взрослому человеку до середины бедра, так что шанс, что наши тела даже с возвышенности не заметят, довольно велик. Вот только этого же не скажешь о широкой борозде, которую мы оставили в снежном поле. Причём она обрывается на середине. Вот же подстава, остаётся надеяться на не наблюдательность противника.
Минута, вторая, третья. До ушей доносится с трудом различимый рокот двигателей, идущих меков, ритмичный аккомпанемент марширующих солдат. Ноги лежащего передо мной Якова Николаевича подёргиваются то ли от нервов, то ли от холода. Сзади, кажется, различию слова едва слышной молитвы. Что ж, самое время уверовать.
Время тянется словно смола, в какой-то момент мне начинает казаться что чечётка, отбиваемая моими зубами, разносится на километры вокруг. Тело начинает непроизвольно дёргаться от мороза. Последние крохи тепла забирает снежная перина.
Глаза слипаются, уже не холодно, просто хочется спать. До крови прокусываю губу удерживая сознание. Не помогает, одеревеневшее лицо не чувствует боли. Посиневшие ногти, впившиеся в запястья, оставляют лишь красные чёрточки, из которых не хочет выходить загустевшая кровь. Веки точно чугунные. Прикрыть бы их всего на минутку, на одну единственную…
Со стороны дороги прозвучал десяток выстрелов. Пауза и ещё залп. Одна из пуль угадила в снежный наст рядом со мной.
Заметили, вяло пронеслось в голове. Нужно бежать. Давай поднимайся, ну же.
Заиндевевшее тело с неохотой распрямилось, ноги не ощущаются. На дороге выстроилось порядка двух десятков солдат, большая часть из которых смотрела в сторону леса, из которого мы вышли. Эти несколько секунд позволили нам подняться.
Лишь расстояние, разделяющее нас, не позволило руссландцем нас положить в тоже мгновение. Их карабины рассчитаны на прицельную стрельбу с вдвое меньшего расстояния. Однако недостаток точности они компенсируют количеством.
Дважды я чувствовал, как в кирасу попали пули. Опять же из-за расстояния, шариковые пули теряют изрядную часть своей убойности. Преодолеть нам удалось менее ста метров, прежде чем руссландцы прекратили безрезультатную стрельбу, развернув на дороге грузовые меки, из которых выгрузили моторные сани.
Всего четыре единицы, стрелок и водитель. Итого к нам на приличной скорости двигается восемь противников. Скатившись со склона дороги, они стали расходится дугой, беря нас в клещи. На этой технике нет никакой защиты, по большому счёту это всего на всего электроиндукционный мотор с гусеницей и направляющей лыжей. Даже сиденье они имеют одно на двоих, из-за чего вести огонь из-за спины водителя невозможно.
— Стойте. Нам не уйти. — Хрипя произнёс закашлявшись. — Наше оружие дальнобойнее и точнее. Нужно выбить хотя бы двоих пока они не подъехали для прицельного выстрела.
— Джага, отойди на пять шагов и стреляй стоя. Студер, ты и я — с колена. Цель по левому флангу по малой дуге, упреждение… — Яков Николаевич замялся. — Короче по готовности. Огонь!
Винтовки синхронно дёрнулись в наших руках. Не знаю кто из нас попал, но идущие по малой дуге сани резко стали сбавлять скорость. И не потому, что был убит водитель, а потому, что сидящий за ним стрелок вылетел, упав в глубокий снег и не спешил выбираться из него.
— Малая дуга по правому флангу. Огонь! — Натужно проорал Яков Николаевич воспалённым горлом.
Два залпа и оба мимо. Пальцы, ставшие скрюченными деревяшками с огромным трудом, загоняют патроны в казённик, а дрожащий организм не способствует меткой стрельбе.
Но вот идущие ближе всего сани сбавили скорость повернувшись боком. Водитель поторопился, ему нужно было продолжать двигаться ещё секунд двадцать, пока его товарищи окончательно закончат обход.
Стрелок успел выстрелить дважды, прежде чем они оба перевернулись. Я отчётливо увидел, как пуля вошла куда-то в район щеки водителя, превратив его лицо в заледеневшее красное облачко на ветру.
Оставшиеся двое вышли на боковые позиции на расстояние менее двух сот метров. Теперь скорострельность крыла нашу точность. Нам пришлось снова нырять в снег.
— Слышите? — Лёжа на спине с прижатой к груди винтовкой произнёс Джага.
— Идут на сближение. — Подтвердил я предположение, загоняя патрон и оставляя в затворе кусочек обмороженной кожи.
— В разные стороны. На счёт три встаём. — Сориентировался Яков Николаевич.
Прыгнув несколько раз на коленях. По команде вскочили. Противник уже был с противоположной стороны в ста метрах. Яков Николаевич не успел выстрелить с криком упав позади меня.
Я попал в водителя тех саней, что были аккурат напротив дороги ближе всего к нам. Судя по короткому крику-«сука», Джага промазал. Обернувшись к Якову Николаевичу, увидел, как он зажимает рану где-то в нижней части тела. Перехватив его винтовку, вскинул её, наводя на уцелевшего стрелка. Он оказался не глуп и укрылся за санями, стреляя на подавление, позволяя своим товарищам подойти к нам ближе.
— Джага, я его беру на себя, отвлеки оставшихся на санях.
— Понял. — Уже метрах в пяти с боку донеслось.
Метров шестьдесят. Он выстрелил уже около двух десятков раз. Если он и до этого выпустил хотя бы с пяток пуль, то газа в его баллоне около трети осталось или меньше. Значит будет экономить.
По проторенной нами дорожке переместился на пару метров назад, так, чтобы стрелку сани закрыли обзор. Краем глаза замечаю, как Джага постоянно скрываясь в снегу редкими выстрелами огрызается на двойку, которая всё никак не может в него попасть.
