Тварь наконец не замычала, а завизжала всерьез, дернулась, выпрямилась, попыталась отскочить. Хрен тебе! Преодолевая боль, непослушной левой успеваю обхватить, прижаться, продолжая правой крутить лезвием в ране, наматывая внутренности на клинок. Края доспеха Вдовы, наверное, все мясо с предплечья уже снесли, но это ведь мелочи, ради черного сердца можно и потерпеть.
В голове поплыло после сокрушительного удара, почти сразу последовал второй, чуть слабее. Лапы в дело вступили. И еще кое-что произошло: «перья» доспехов вздыбились, будто шерсть на рассерженной кошке, их острые концы впились в мое тело.
Но я не отпускал добычи, продолжая полосовать ножом единственное место, где, как надеялся, смогу поразить что-то жизненно важное.
Не знаю, сколько это продолжалось, но тварь постепенно брала вверх. Мои силы уходили вместе с кровью из десятков больших и малых ран, нанесенных «перьями». Она тоже билась куда слабее, но нечеловеческая сущность давала себя знать — время работало на нее.
Очередной рывок — и наконец случилось неизбежное: я растянулся на траве. Один глаз ничего не видит, второй заливает кровью, так что картинку различаю урывками. Тварь, неловко отскочив на несколько шагов, согнула лапы в коленях, присев, будто курица на кладку яиц. Она визжит без перерыва, пластины ее брони то поднимаются, то опадают. Монстр будто старается вжаться в землю раной — может, исцелиться пытается таким странным способом?
А за спиной Вдовы хищной походкой крадется приземистая фигура с занесенным над головой топором. Я хотел крикнуть, что по голове бить не стоит, там броня, но не успел.
Лотто не стал бить по голове. Он умел работать топором и с тварями сталкивался не первый раз. Пират отрубил ей правую ногу в колене и почти одновременно пнул в шею, заставив растянуться на земле. А затем пришла очередь бесхитростных ударов. Их часто можно увидеть в местах, где до сих пор сохранилось печное отопление на дровах: именно так раскалывают деревянные чурки.
Лотто рубил и рубил, время от времени переворачивал бьющуюся тварь на брюхо, после чего продолжал рубить. Обломки пластин доспехов Вдовы разлетались из-под лезвия тяжелой секиры, то и дело брызгали черным кровавые фонтанчики.
Я не просто смотрел, как работает Лотто, я полз к нему, продолжая сжимать нож. Скользкая рукоять норовила выскользнуть из ладони, но куда ей против моей хватки.
Я должен.
У меня получилось — добрался. Тварь будто поняла, что смерть принесу именно я, и попыталась отползти, натянув в струну плеть. Я задрал ей голову, нащупал глазницу и вбил нож, целясь в середину. Лезвие было застряло в самом начале, но затем под ним что-то с хрустом поддалось, и оно ушло в рану по рукоятку. Тело твари выгнулось в судороге, после чего опало и лишь мелко подрагивало, отвечая на удары Лотто, так и продолжавшего рубить.
Перевернувшись на спину, я уставился в небо, хрипло попросил:
— Прекрати. Просто отруби ей голову и распори грудную клетку. Сможешь?
— Попробую. Что за броня у нее: топор не берет эти пластины, только отрывает от кожи.
— Соберем все и сделаем отличный доспех.
— Ага. Хороший выйдет. Кхе! Дан, голову отрубил.
— Нити за ней тянутся? Есть сердце?
— Есть. Тянутся. Крепкие нити, топор не берет, в землю вминает.
— Рассекай грудь, ищи центр. Вытаскивать доводилось?
— Нет, только слышал.
— Его легко найти, к нему все нити тянутся. Дергай за них, не бойся, не порвутся. В центре будет кругляш, вроде монеты, вот он-то и нужен. Как найдешь, возьмись аккуратно и медленно тащи на себя. Будет тяжело, но, если не торопиться, за минуту-другую выйдут из тела вслед за центром.
— Мечом твоим попробую.
— Он не слишком острый.
— Всяко лучше, чем моей секиры заточка.
— Ты зачем пришел?
— Мой дед был героем, про него в тавернах пели барды. Как думаешь, про меня споют?
— Определенно… и не одну песню…
— Я тоже так думал. Как-никак, саму Вдову уложили.
— Она точно сдохла?
— Сам в это не верю, но без головы ни одна тварь не бегает. Все же убили. Странно, не так уж она страшна оказалась. Тварь как тварь. Жуткая, конечно, но они все жуткие.
— Ты только ради песни бардов сюда пришел?
— Нет. Я просто тот еще дурак, раз не остался в лодке. И еще я к тебе хочу, в твое Межгорье. Уж больно его Норп расхваливал.
— Когда только успел…
— Да так, болтали… Сам видишь: я могу пригодиться.
— А почему сразу со мной не пошел?
— Боялся…
— А потом?
— Тоже боялся. И сейчас боюсь. Дан, я достал сердце.
Дар речи пропал от страха. Я не смог задать простого вопроса. Сейчас все выяснится: зря я устроил бой, так меня искалечивший, или все же нашел то, ради чего пошел на риск?
Повернул голову, поморгал уцелевшим глазом, но так и не смог ничего понять: кровь и солнце мешали. И опять выручил Лотто. Провел по моему лицу пучком травы и — о чудо! — я стал видеть двумя глазами.
Выходит, не так сильно покалечился, как опасался.
— Страж, я никогда не видел черного сердца. Да и других не видел. И не пойму, каким надо быть шутником, чтобы такое сердцем называть. Совсем на сердце непохоже. Сам взгляни. Оно?
— Черное, — коротко ответил я и, блаженно улыбнувшись, развалился спиной на траве, попытавшись развести руки в стороны.
Ничего не получилось: и одна, и вторая отказывались подчиняться. Да еще и боль навалилась пуще прежнего.
— Лотто, доспехи… Доспехи этой образины из металла?
— Нет. На рог похожи и растут из тела пластинами.
— Это хорошо…
— Чего хорошего?
— Хорошо, что твари не научились наши доспехи таскать.
— А, вот ты о чем. Ну да — это, конечно, хорошо. Я и эти посек с трудом, спасибо, что не стальные.
— Сможешь вытащить гвоздь?
— Боюсь. Кровью изойдешь. Да и крепко засела, там же кость на кости, очень неудобное место. Надо клещами хватать, а они только в деревне есть. Эта девица разве стоила того?
— Стоила…
— А по мне, так нет. Тощая больно. Толку от таких в хозяйстве мало, да и мрут при родах частенько.
— Меркантильный ты человек…
— Что?
— Ничего. Знаешь, я тут уже целый год провел, и такое впечатление складывается, что не жил все это время, а играл, не отрываясь от компьютера. Ни одного друга не завел, ни одного по-настоящему близкого человека. Будто не люди вокруг, а нарисованные персонажи, управляемые несложными программами. Не вжился я в этот мир. А Нью не такая. Нью настоящая. Мы с ней одинаковые, и мир у нас один.
— Что-то я вообще ничего не понимаю… Тебе, похоже, очень плохо сейчас. По голове стукнуло?
