Куда ведет ход, видно не было, но снизу ощутимо тянуло свежим ветром, а это значит, что впереди, во всяком случае, не тупик. Но того, что ожидало их за очередным поворотом, ни Ромар, ни Уника предполагать не могли. В глаза блеснул тусклый свет, и путешественники очутились в обширном зале, таком высоком, что потолок терялся в полутьме. Воздух в пещере переливался голубым сиянием, позволявшим кое-как видеть, что происходит вокруг. Небольшой ручей стекал по ближней стене, образуя подземное озерцо и исчезая в разломе стены. А на мелком песке возле воды или в укромных углах, где можно спрятаться от света и посторонних взглядов, сидели и лежали люди. Вернее, настоящих людей здесь было всего двое или трое, а остальные являли удивительное разнообразие человекоподобных фигур. По мелкой воде бродили согнутые и трупоеды, неподалеку скорчились двое большеглазых карликов, забился в угол робкий горный великан. Копошились еще какие-то существа, которых Ромар не умел определить. И все они были чрезвычайно, безнадежно стары. Морщинистые лица, трясущиеся руки, бессмысленно жующие рты, погасшие глаза. Кое-кто поднял равнодушный взгляд, кто-то испугался, увидав гостей, но ни один ничем не показал, что понимает происходящее. Страшная галерея живых мертвецов продолжала свое бесцельное шевеление.
Ромар молча обошел пространство пещеры. Останавливался то у одной, то у другой фигуры, пытливо заглядывал в глаза, словно спрашивая о чем-то и не находя ответа. Уника просто ничего не понимала, ей было всего-лишь страшно. Заманил их чужинец и теперь уже не выпустит. И Таши будет напрасно метаться по окрестностям, разыскивая их след. Они теперь навеки похоронены под землей, среди живых мертвецов. Уж лучше быть убитым по-простому, как всякий живущий погибает.
– Сколько же им лет? – спросил наконец Ромар.
– Кому сколько, – ответил Баюн. – Но много. Я до столька считать не умею.
– Зачем они тут? – было видно, что Ромар задает этот вопрос вместо того, который тревожил его на самом деле, но который безрукий колдун задать не осмеливался.
– Это маги прежних времен. Великие колдуны, познавшие тайны мира. Они были так могучи, что теперь не могут умереть, но стали так стары, что не могут жить. Я собрал их здесь, потому что тут им не так плохо.
– Страшно… – невольно вырвалось у Ромара.
– Страшно, – согласился Баюн. – Они уже толком ничего не понимают, а мне страшно. Прокормить их нетрудно, в конце концов, они и при жизни не были привередливы. Куда хлопотнее бывает, если кто-то из них начинает колдовать. Сил у них немного, но их искусство велико.
– Тот колдун, что Кюлькаса тревожит, – спросил Ромар, – случаем здесь не сидит? Кто из ума не выжил, тот на такое не вдруг решится.
– Здесь его нет, – сказал Баюн. – Я бы знал.
Уника подошла к одному из людей, заглянула в сморщенное словно прошлогоднее яблоко лицо. Остатки белых волос курчавились на голом черепе, кожа, когда-то черная казалась теперь грязно-серой.
– Кто ты? – спросила девушка.
Негр молчал.
– Кто ты? – повторил Ромар на языке чернокожих.
Я Джуджи, заклинатель раковин, – неожиданно ответил старик и снова опустил голову.
Богоподобный Джуджи, живым ушедший на небо! Так вот каковы оказались твои небеса!
Может быть лучше было бы их убить? – Ромар повернулся к чужинцу. – Сами умереть они не могут, но убить их возможно?
– А ты сможешь это сделать? – спросил Баюн.
Ромар поник и, помолчав, произнес:
– Лучше бы ты не показывал мне этого. Это и моя судьба тоже?
Баюн долго молчал, покачивая головой, так что было не понять, что именно собирается он ответить.
– Всего можно избежать, – упали беззвучные слова. – Так или иначе, но ты попадешь сюда. Но я бы хотел, чтобы ты пришел ко мне прежде чем станешь таким. Тогда нас было бы двое.
– Ты же знаешь, я не могу оставить начатое, не могу бросить людей.
– Они все не могли бросить дел, до последнего они бились за свои народы, и вот теперь они здесь. Что им пользы в том, что они отдали себя до последней мысли? Их забыли, и сами они почитай что ничего не помнят из прошлого. Так было ли это прошлое?
– Было, – сказал Ромар. – Если народ жив, то прошлое становится будущим.
– Может быть, – согласился Баюн. – Мой народ ушел с земли, и у меня будущего нет. И все-таки, я зову тебя к себе. Я понимаю, что сейчас ты меня не услышишь; слишком трудную задачу вздумал ты решать, а дети, которые идут с тобой, это всего лишь твои руки. Одна рука ничего не сможет сделать, поэтому ты должен идти вместе с ними. Но потом, когда сил станет совсем мало, вспомни мои слова и оставь малую толику себе самому, чтобы жить человеком, а не сидеть на этом берегу.
– Ты прав, – сказал Ромар. – Сейчас я действительно очень хочу выйти из-под земли и увидеть небо. А что будет потом, этого не скажут и гадальные кости.
* * *
Поздним вечером Таши возвращался с охоты. Более позорного лова он не мог себе представить. С величайшим трудом удалось подбить четырех облезлых белок. Лес в стороне от заколдованных чужинских угодий был полон дичи, деревья еще не успели выгнать полный лист, прозрачная изумрудная дымка на вершинах переполненных соком берез не могла никого скрыть от взгляда добытчика. И все же, именно белку взять не удавалось. Трижды Таши промахивался по зверькам из корявого чужинского лука. Стрела шла по спирали, ведомая глупым случаем. Хорошо, что никто не видал его стрельбы, а то ведь со стыда можно сгореть. Дошло до того, что высмотрев на сосне разом двух зверьков и выбрав того, что покрупнее, Таши не просто промазал по нему, а попал во вторую белку, которую вовсе не собирался трогать. И все же, стрела вильнула в сторону и тюкнула вторую белку в бусину глаза.
Вот уж действительно, впору хвалиться меткостью.
С Таши едва припадок не случился от злости. Ничего не скажешь – заговоренная снасть! Ежели с такой пропитание добывать, так семь раз с голода помрешь прежде чем обедом разживешься.
И все же, четырех белок достать удалось, и Таши понуро свернул к дому. Уже у границы заколдованного бора он высмотрел последнюю белку. Она сидела на самом виду, распушив хвост, и вычесывала клочья вылезающей зимней шерсти. Стрелять было удобно, но Таши уже столько раз сегодня лупил мимо из самых удобных положений, что даже не потянулся за кривым луком, закинутым за спину. Просто, чтобы сорвать злость он поднял камень, валяющийся на разрытом тетеревином токовище, и запустил им в белку.
Гранитный голыш, пущенный меткой рукой, сбил зверька на землю. Таши горько рассмеялся: безо всякого оружия способней промышлять, чем с этим безобразием!
Таши шагнул, собираясь свернуть шею дергающемуся во мху грызуну, но вовремя вспомнив, что убита белка должна быть стрелой, снял лук и, наставив стрелу в упор, с расстояния в две ладони прострелил белку. Теперь можно смело возвращаться. Чужинец требовал четыре белки, но говорил, что пять – лучше. Получит он своих пять белок.
