- Прибыл я, князья мои, домой наконец. Привёз людей восемь тысяч разных племён и родов, да подарки, да пленников четыре сотни, словом, можно сказать удачно сходил, коли бы не наши потери. Сгинули, сложив головы в бою жестоком, двести витязей, пораненых не меньше. Да из тех, кто на поселение ехал, ещё сто и десять погибло. Простите за то, что не уберёг всех…
Вновь голову склонил, да шагнул тут вперёд Брячислав, обнял воеводу, а следом и Гостомысл:
- Да что ты напраслину на себя возводишь, соратник наш! Ты – чудо великое совершил! Стольких доставил через синий океан, а кого потерял – знать, судьбина такая у них. Не все же из боя живыми уходят… На теперь – отдыхай, отмывайся, а в вечор ждём тебя в Детинце, расскажешь все новости.
Курт вновь кивнул головой, потом обернулся, принял из рук стоящего позади него воина небольшой ларец, подал князьям:
- Здесь перепись. Те, кто с нами пришёл. Кого в полон взяли. А остальное я уж потом поведаю. Ибо дела творятся чёрные на Славянской земле…
Сказал, и ушёл, заронив тревогу в сердца князей. Но тут же отложили печали подале – чего зря кручиниться, если ещё неведомо ничего? Сейчас куда более неотложные дела есть! Ибо народ на берег так и валит, как только еды да воды хватило привезти стольких! И только сейчас заметили за высокими бортами лодий и двулодников узкие корпуса византийских каторг-галер, да круглые бока ирландских корачей. А воин Крута уже спрашивал окружающих, не видал ли кто Храбра Воеводу, да супругу его, Йоллу. Гостинец им от родни передан, отдать бы надобно поскорей. И застыл неподвижно бывший монах Брендан, слушая уже почти забытую родную речь, на которой говорили невысокие, но коренастые люди, одетые в полотняную тёмную одежду, украшенную рунами. Не было лишней суеты, все общинники знали, что им делать, сходящих на берег тут же вели к старым землянкам дружинным, уже который раз верную службу исполняющим. На сей раз там бани устроили огромные, ибо помыться после длинной дороги – дело первейшее. Тех, кто уже с себя соль морскую смыл, да грязь неизбежную, одевали в чистое, затем уводили на поле перед Детинцем, где стояли столы огромные, длинные. Там сажали приезжих за стол, кормили и поили сытно. Горели огромные кострища, на которых готовили еду для людей. Амбары общинные не опустеют. Нужно будет – и десять тысяч человек прокормить смогут три года! Ибо распаханы уже земли вокруг града на десять вёрст, и все до единого засеяны! Да Славград уже широко раскинулся. Пусть пока половина изб пуста, да вот уже и жители новые прибыли. Сейчас заселяться, хотя и не все. Не рассчитывали на такое число народу горожане и князья, половина пока без крыши останется. Ну да это ненадолго – леса видимо-невидимо. Сушить его славы наловчились быстро. Так что до первых холодов да белых мух у всех дома добротные будут. И горюч камнем для топки печей тоже обеспечат. Не будет ни един человек, ни один общинник страдать от холода и голода на новом месте!..
- Приветствую тебя, Храбр Воевода! И тебя, Йолла, супруга Храброва!
В избу вошёл высокий дружинник в доспехе, поклонился хозяевам, поприветствовал.
- И ты будь здрав, добрый человек! Не желаешь с нами обед разделить?
Поклонились в ответ хозяева гостю, пригласили трапезу разделить. Но тот вежливо отказался – недосуг. Дел ещё видимо-невидимо. Только-только с двулодника на землю твёрдую сошёл…
- Гостинец вам родня передала. Во дворе стоит. И вот…
…Гостинец? Родня? От кого, любопытно? Если бабка только… Правда, через кого и как? Но тут дружинник извлёк из-за пояса нечто завёрнутое в чистую тряпицу, положил на Божью Ладонь. Затем добавил:
- Ну, это в довесок. А сам подарок во дворе.
И улыбнулся устало, но лукаво. Не утерпели хозяева, поднялись из-за стола. Вместе с воином вышли на двор, и обомлели оба – стоят десять вороных, словно смола, коней долгогривых. Копытами бьют, глаза красные, злые, удила грызут. Коноводы их едва держат. Увидел жеребец главный Йоллу, рванул головой так, что лопнул ремень кожаный, оборвалась уздечка, и рванулся конь к супруге Храбровой. Заступил ему дорогу было слав, защищая свою женщину, да оттолкнула его тугаринка в сторону, бросилась навстречу жеребцу, замерли оба, встретившись, затем конь ей свою голову под мышку сунул, всхрапнул довольно, толкает женщину носом мягким, бархатными губами ладонь её ласкает… А супруга Храброва замерла на месте, слёзы из глаз градом, и что-то жеребцу на ухо по своему шепчет. Дружинник же обернулся к воеводе второму, шепнул:
- Исполнил Крут обычай их. Заплатил выкуп племени. Злата с конскую голову дал отцу её, Бурай Хану. Так что пусть дурные мысли больше жену твою не гложут. А кони – хороши! Тот жеребец, когда ромеи на двулодник вломились, двоих копытами убил…
Подмигнул, и ушёл со двора… Храбр к жене подошёл, ну да Йолла уже успокоилась. Глаза красные вытирает, говорит:
- Это Харс. Я его жеребёнком выхаживала. Не забыл меня… Только как эти кони к Круту попали? Никогда лошадей породы этой не давали иноплеменникам. На них у нас лишь ханы великие, да герои ездят… Помоги мне, супруг мой…
Завели коней в стойла, насыпали кормушки овсом отборным, расчесали гривы скребком деревянным, вычистили шкуры скребницей. Потом Йолла опять что-то на своём языке сказал жеребцу, тот будто понял женщину, проржал в ответ коротко, ласково. Вернулись оба домой, раскатали тряпицу, в кою второй подарок завёрнут был, и села тут тугаринка потрясённо на лавку, словно силы её оставили. Посмотрела на плеть узорчатую, серебром отделанную, на мужа своего, спросила тихо:
- Ты… Выкуп отдал отцу?..
- Получил Бурай Хан золота столь, сколь голова коня весит. Или мало дал?
- Много дал! А может, и нет. Стою я столько?
Уже улыбается, лукавым взглядом косит на мужа. Тот шагнул к ней, обнял, губами лба коснулся, вдохнул запах родной, молвил в ответ:
- За всё злато мира тебя не отдам. Ибо нет цены моей супруге милой…
Вздохнула жена счастливо, носиком в грудь мужа ткнулась, прижалась, ответила, счастливая:
- Камча эта – знак племени. Отец мой, Бурай Хан, признаёт тебя сыном своим, и наследником. Отныне ты, супруг мой – хан племён кипчакских. И каждый из кипчаков, увидев эту плеть, обязан тебе подчиниться и исполнить то, что ты пожелаешь…
Подняла лицо, потянулась, коснулась губами губ, да тут стукнули в двери вновь. И с досадой оторвались супруги друг от друга – вошёл посланец княжий с вестью: просят Храбра нынче после второй стражи в Детинце пожаловать. Крут, первый воевода, будет речь держать о походе своём… Поблагодарил гонца за труд второй воевода, задумчиво на супругу свою взглянул, а та уже к кроватке детской умчалась, грудь достала, тетешкает дитя…
