— Что?
Он покачал головой.
— Ничего.
И это было правдой. Ничего. Её лицо ничего не выражало. И глаза были пусты. Он знал только двух женщин, которые смотрели также. Одна из них была мертва.
Колдун промолчал, потому как нелепым и глупым показалось ему говорить Лесане о том, что она стала очень похожа на Бьергу.
* * *
Фебра перенесли из подвалов в лекарскую. Здесь было тепло, а окна выходили на полудень, отчего почти весь день солнечные лучи лились через открытые ставни.
Клёна приходила после занятий, приносила с собой вощеную дощечку и писало. Твердила уроки, иногда вязала.
Ей нужна была шаль.
Игла сновала в ловких пальцах, нить тянулась. И время в тишине лекарской, казалось, замирало. Ихтор не гнал девушку, а выучи, которые посменно находились возле Фебра, смотрели на неё с молчаливым уважением — она не бледнела и не тряслась, когда меняли повязки, промывали ещё кое-где гноящиеся раны, наносили на них вонючую жирную мазь.
Ночами Клёна давала ребятам передышку. Приходила в самое волчье время — под утро, когда сон морит и нет сил ему, окаянному, противиться. Девушка устраивалась возле постели обережника, протирала его пересушенные губы влажной тряпицей, вливала по ложке травяной настой.
Однажды за этим делом и застиг сиделку Руста. Его выуч, нынче следивший за израненным воем, вышел по какой-то надобности, оставив Клёну одну.
— Опять сидишь? — недовольно спросил лекарь.
— Сижу, — ответила девушка и порадовалась про себя тому, что входная дверь скрипнула, а значит, послушник вернулся обратно, тем самым не дав случиться какому-то дурному разговору.
Но целитель не успокоился, взял собеседницу под локоть и вывел из лекарской.
— Послушай меня, бестолковая, — сказал крефф. — Ну, ты-то ладно — девка глупая, но отец у тебя не дурак, в ум не возьму, почему не воспрещает тебе здесь отираться, что ни день.
— Я попросила! — гневно, но, тем не менее, вполголоса возразила собеседница.
— Попросила… — передразнил лекарь. — Зачем? Парень этот не поднимется уже. И всем тут, кроме тебя, ясно — в жилу не пойдет, прежним не станет. Чтобы ходить, ему рука нужна твёрдая — на костыль опираться. А она плетью висит. Половина головы отбита. Он если и очнется, так только слюну до подбородка пускать. Вы — девки — народ жалостливый, вот и ты себе в голову вдолбила невесть чего. Так я тебе скажу: не надо…
Он не договорил — звонкое эхо пощечины разнеслось по коридору, словно щелчок кнута. А Клёна круто развернулась и скрылась за дверью лекарской.
Крефф, словно не веря тому, что случилось, коснулся щеки. Кожа пылала.
— Дура бестолковая! — выругался целитель и, плюнув под ноги, ушёл.
С той поры Клёна ходила мимо Русты, как мимо порожнего места. Даже взглядом не одаривала. А он лишь ехидно усмехался, как бы давая понять, что скоро её девичья глупость споткнется сама об себя. И уж тогда никакая гордость не удержит упрямицу возле немощного ущербного женишка.
Потому только с появлением в лекарской Ихтора Клёне становилось спокойно. Крефф осторожно ощупывал раны ратоборца и бледное сияние лилось на них с его рук. Целитель запретил приводить парня в чувство до тех пор, пока не начнут рубцеваться следы волчьих зубов. Так и вою проще и послушникам. Одно дело присохшие повязки с живого человека сдирать, другое — с крепко спящего, опоённого отварами.
Однако без удержу тоже нельзя дурманить человека травами. Пора было понемногу возвращать Фебра в мир живых, чтобы заодно с тем выяснить — пошло лечение впрок или ратоборец и вправду, как предрекал Руста, поплыл рассудком.
Нынче Клёна протирала целебным отваром некогда ладное, а теперь похожее на скелет изъязвленное рубцами тело, и сердце сжималось от боли и жалости. В воздухе висел терпкий духмяный запах. Остро-сладкий, тягучий… Знакомый.
— Чем пахнет? — повернулась девушка к Ихтору, который помешивал булькаующее варево.
— Это? — крефф кивнул на горшок. — Взвар лечебный. Силы придает, плоть заживляет.
Собеседница видела, как с пальцев обережника сыпались в бурлящий кипяток искры Дара.
— Чудно… — сказала девушка.
— Что чудно? — не понял её собеседник.
— Я сейчас, — она поднялась и вышла.
Целитель пожал плечами, продолжая помешивать содержимое горшка. Однако Клёна очень скоро вернулась, неся с собой небольшой кувшинец, в котором хозяйки обычно держат сливки или лечебные настойки. Горлышко сосуда было плотно закупорено.
— Что это? Знаешь? — спросила девушка, протягивая Ихтору немудреный сосуд.
Мужчина снял обернутую холстинкой крышку и принюхался.
— Откуда у тебя это? — спросил он с удивлением.
— В мамином сундуке нашла. А у неё откуда взялся — не знаю. Что это? — Клёна смотрела серьезно — точеные брови сошлись на переносице.
Крефф повернулся к столу, капнул на плоское блюдце немного настойки. Провел над ней рукой и в воздухе, озарившемся голубым сиянием, заплясали изогнутые резы.
— Я знаю только одного целителя, который мог такое сделать, — задумчиво проговорил обережник, а потом повернулся к девушке и сказал: — Береги этот кувшинец, Клёна. Здесь у тебя, почитай, настоящая Живая вода. За такую настойку платят серебром по весу лекаря, который её приготовил. Тут Силы влито — на десятерых хватит.
Клёна с удивлением посмотрела на безыскусный сосуд, таивший в себе такое сокровище.
— Не только голову твою, десятки голов можно было б вылечить, — сказал Ихтор.
— А если дать Фебру? — встрепенулась девушка. Слова о своей голове она даже в сердце допускать не стала. Что голова? Завяжи и лежи. — Он поправится?
Крефф с сожалением покачал головой:
— Нет, девочка. Ему она будет бесполезна. Тут очень сложная привязка. На любовь. Уж не знаю, почему именно так сделано. Это Силы больше отнимает…
— Как — на любовь? — перебила его Клёна. — Что это значит?
Обережник задумался, пытаясь сообразить, какое объяснение будет наиболее простым и верным.
— Это делалось для людей любящих, но не связанных узами единокровия и благословением Хранителей. Оттого и привязка на чувство. От сердца к сердцу.
Он не мог объяснить ей лучше, но сам уже понял, что сделала Майрико. И почему она сделала это именно так. Лекарка хотела уберечь семью того, кого любила, потому Дар лила щедро, чтобы наверняка.
Клесх и Дарина не были мужем и женой, даже их дети были единокровными только по матери. Очень сложно приготовить целебное снадобье такой силы для людей, которые между собой связаны только любовью. Оттого и Дара требуется больше, оттого и колдовство сложнее, оттого и стоит работа такая баснословных денег. А самое главное — хоть и дорого зелье, но о покраже можно не беспокоиться. Ибо такая настойка для всех, кроме тех, на кого она нашёптана — бесполезная водица.
