Рэндалл не глядя опустился в одно кресло, Ягге, покряхтывая и еле шевелясь от долгой неподвижности, плюхнулся в другое, жалобно скрипнувшее под его немалым весом. На его фоне Рэндалл выглядел подростком. «Экземпляр великолепный», — отстраненно подумала Аранта. Воздух в палатке, казалось, накалился и потрескивал от переполнявшей его магии. Адъютант принес пиво и испарился.
— Я не могу тобою пренебречь, — сказал Рэндалл, сдувая пену. — Брогау — никто. Его обязательства — прах. А тебя я хочу заполучить себе.
Белоголовый великан рассмеялся ему в лицо.
— Многим бы хотелось. У меня с королем, — он подчеркнул это слово, — контракт. Он мне платит, — снова подчеркнуто, — деньги. Ты вряд ли можешь себе представить, какие деньги. Я не подвожу того, кто платит, а моя жизнь их вполне стоит. У меня — репутация.
— Очень хорошо, — с серьезным видом кивнул Рэндалл. — Виновен ли я в смерти кого-то из твоих близких? Не погиб ли в одном из сражений твой сын? Не лишилась ли чести в одном из взятых городов твоя дочь?
— Мои дети слишком малы, чтобы быть замешанными в мои дела. К тому же…
— К тому же они далеко на Островах, в неприступных замках, не так ли? Очень хорошо, — повторил Рэндалл, — потому что я перечислил единственное, что не искупается деньгами. Сейчас я вызову писца, и он напишет Брогау письмо, в котором ты выразишь сожаление, что физически не способен более исполнять при нем обязанности коннетабля. Естественно, ведь ты в плену. В связи с этим обстоятельством, произошедшим, несомненно, по твоей собственной вине — раз ты попался, — ты возвращаешь ему неустойку… плюс полную стоимость своего контракта.
— Мальчик, на это можно построить город!
— …в связи с чем считаешь себя свободным и вправе заключать новые контракты. И учти, я мог бы отправить это письмо и деньги без твоей подписи и задолго до того, как ты оказался у меня на столе, приготовленным для разделки.
— Если бы ты это сделал, я бы тебя убил! — взревел Ягге Сверренсен.
— Верю… что попытался бы. Я тоже не люблю, когда меня недооценивают. Брогау одного возраста с тобой, к тому же уроженец той же земли. Вы принадлежите к одному кругу. Понятно, что вы держитесь друг друга. Я также полагаю, что он хороший король. Мне тоже/надоело каждым шагом доказывать, что я лучше. А если ты откажешься, то я позабочусь довести до общественности нашу с тобой беседу. Кому нужен кондотьер, которому принципы мешают делать дело?
Он поднялся, жестом велев Аранте следовать за собой, и оставил Ягге размышлять, как и где его обвели вокруг пальца.
— Он мой?
— Абсолютно, — подтвердила Аранта. — Каменщиком клянусь, он ничего не заметил и в самом себе ищет брешь, куда проникли твои слова и обещания.
У Рэндалла было много дел: лагерь спешно сворачивался, армия готовилась к торжественному вступлению в павшую столицу. Солдаты начищались до блеска, конники купали лошадей. В госпитале, куда Аранта заглянула для очистки совести, Грасе замахал на нее руками, чтобы шла куда вздумается и не путалась под ногами.
— В столице, — повторял он уже не в первый раз, как молитву, — будут помещения, будут доктора, будут свободные руки. Там будем все толком лечить, кто, прости господи, не помер еще. Иди, не мешай, у тебя, наверное, свои, другие дела есть.
Триумфальное шествие по улицам Констанцы для мероприятия, проводимого столь спонтанно, было великолепно и превзошло все самые нескромные ожидания. Ветра было в самый раз достаточно, чтобы развевать черные стяги Баккара и при этом не сносить с дворянских голов украшенные перьями береты и шляпы. Начищенная песком упряжь позванивала в такт; казалось, даже кони ступали в ногу, должно быть, озадаченные тем, что впервые за несколько дней их не гонят невесть куда и сломя голову, а, наоборот, сдерживают их природный пыл. Пехотинцы предпочли терпеть тяжесть и жар, но шли триумфальным маршем, не снимая сверкающих кольчуг, заклепанных кожанов и касок. В голубом небе над головой Аранты реяли флажки копий. Кто-то догадался раскачать колокола, и над городом символом благой вести взмыли белые голуби. Она была в красном с головы до ног, и Рэндалл велел ей сесть на белую кобылу, как бы указывая народу, кто именно взял для него Констанцу. Правда, мало кто разбирался во всей этой военной геральдике и атрибутике, особенно теперь, когда все Рутгеровы разграничительные уложения о цветах и сословиях смешивались под влиянием социальных катаклизмов, и полевая подруга вступала в город стремя в стремя с королем, без зазрения совести присвоив себе цвета, допустимые лишь для королевы. Ту часть войска, которую не удалось привести в парадный вид, хлам, могущий оказаться полезным, тяжелораненых и госпитальное имущество ввозили другими воротами, без постороннего внимания и излишней шумихи, размещая все это в пустых торговых пакгаузах и общественных амбарах, еще не заполненных урожаем нового года.
Народу на улицах толпилось видимо-невидимо, и солдат буквально осыпали цветами. Сей приятный феномен со стороны людей, которым в общем-то все равно, в чей карман платить налоги, объяснялся в глазах Аранты следующими причинами. Во-первых, люди были искренне рады, что избежали штурма со всеми его грабежом, насилием и мародерством. За это им, собственно, следовало благодарить прежнего короля, но он к тому времени был уже далеко, и ностальгии по Скупому Рыцарю никто пока не испытывал. Однако, что удивило Аранту, никто не сказал ему вослед ни одного дурного слова. Второй причиной были искреннее обаяние и красота Рэндалла, навлекавшие на него цветочный дождь из прекрасных рук. Он ведь к тому же был слегка бледен и щеголял настоящей боевой раной. А в-третьих, народ просто любит разнообразие. В жизни так мало развлечений, она полна серого, утомительного, однообразного труда, и смена королей, королевские свадьбы, родины, крестины, похороны, все, что так широко отмечается и так красочно обставляется, обращается во всенародное гулянье и повод праведно напиться. Поэтому из окружающей государя многоликой толпы от души кричали: «Ура!» и «Многая лета!», а заодно славили милорда де Камбри и Красную Ведьму, последнюю, правда, осторожнее.
Аранта первой почуяла неладное, да что там — притаившуюся в толпе беду, словно гигантская пасть разинулась на нее до неба, готовая откусить полземли примерно там, где она сама стояла. Чувство неправильности всего происходящего, острое, как кость в боку. Как будто звуки обрели вес, а запахи — цвет, причем среди них преобладал ядовитый лимонно-зеленый, и вот-вот должно было приключиться что-то очень плохое. Она тревожно завертела головой, отыскивая лик беды среди тысяч людских глаз и сожалея, что, едучи в дамском седле, невозможно привстать на стременах, чтобы бросить взгляд поверху. Она могла обозревать только свой левый бок. Справа затмевающей солнце башней возвышался Рэндалл.
