От ворот послышался писк. Одна из медичек достала рацию, доложилась:
– Бригада сорок-восемнадцать, нахожусь в аэропорту. У нас тут один пострадавший, колото-резаная рана, везем в «дежурку». – Она отключилась и попросила: – Давайте быстрее, мальчики. У нас еще куча вызовов.
– Быстрее так быстрее… – Леша опять кинулся в атаку, рубя колдуна со всей силы. Но на этот раз тот отступать не стал, а широко расставил ноги и перехватил рукоять двумя руками.
– Старайся, старайся, – усмехнулся Пустынник. – Сейчас ты устанешь, и я зарежу тебя, как кролика.
– Не дождешься! – Алексей попытался уколоть его в лицо, но маг с неожиданной силой отбил его меч вверх, скользнул под руку вперед, на ходу перехватывая меч по-испански, и с силой вонзил его Дикулину в спину, чуть ниже левой лопатки. Сделал по инерции еще шаг вперед и выдернул оружие.
Антикварщица кинулась к падающему любовнику, подхватила, повернула на спину и быстро накрыла лицо платком:
– Носилки!
Под внимательным взглядом колдуна жертву уложили на каталку, вывезли из склада. Одна из женщин молча вынула из руки Пустынника меч, пошла следом за всеми. Ворота закрылись.
– Толя! – Танечка кинулась к нему, крепко обняла. – Толя, Толенька, ты цел? Тебя не ранили? Господи, как я испугалась! Что это было?
– Все как всегда, – обнял ее Пустынник. – Не обращай внимания.
– Да ты что, – всхлипнула она. – Толя, а ты вправду станешь чистить мне память?
– Конечно, нет, милая. – Колдун погладил ее по голове, продолжая смотреть на закрывшуюся створку ворот. – Я убил его, Таня. Я совершенно точно его убил. Пробил сердце, повредил позвоночник. Но у меня почему-то такое ощущение, что мы встретимся с ним снова. И опять будем драться.
– Опять? – испуганно охнула Таня.
– Здесь происходит что-то очень, очень странное, – прикусил губу маг. – Таня, ты не обидишься, если мы задержимся здесь еще? Очень хочется посмотреть, чем же все это закончится.
Озеро Ильмень. Лето 827 года до н.э.
Сшитый из наложенных внахлест и хорошо просмоленных досок баркас качался на высоких волнах, что так и норовили заплеснуть через борт. Затянутое тучами небо каждую минуту грозило обрушиться проливным дождем. Однако таков уж удел рыбака – не на погоду смотреть, а на сети. Вовремя улов не выберешь – рыба попортится, сети загниют, прочая рыба стороною ставень обходить будет. А потому: бойся, но работай.
Впрочем, на этот раз озеро щедро вознаградило за труд: в крытом трюме на корме уже стояло пять полных до краев корзин отборного сазана, леща, окуня. Даже линь в этот раз попался, хотя обычно ни в сети, ни тем более на удочки эта нежная и вкусная рыба не идет. Однако еще три корзины оставались полупустыми, и двое рыбаков в длинных кожаных робах надеялись заполнить и их.
– Батя! – обернулся на работающего веслом старшего рыбака тот, что помоложе. – Не идет сеть. Зацеп, видать.
– Ох, не ко времени, – с опаской взглянул на небо отец. – Ну да делать нечего…
Он решительно кинул за борт якорь, перебрался к сыну, вместе они потянули прочные конопляные веревки. Сеть поддалась, хоть и с трудом, но стала подниматься.
– Видать, топляк, – с натугой выговорил старший. – Порвет, зараза, ставень.
Однако вместо замшелого комля бревна над поверхностью показалась бледная голова с обвисшими по сторонам мокрыми волосами.
– Великая Мара! – охнул сын. – Утопленник! Ее подарок, Ледяной богини.
Тем не менее оба продолжали вытягивать страшный улов: хочешь не хочешь, а сеть вычищать нужно. Показалось тело, плотно обмотанное заплесневелой веревкой, ниже – старательно опутанный трехпудовый валун.
– Держи! – Отец выдернул нож, принялся резать опутывающие труп веревки.
Подгнившая пенька быстро расползлась под лезвием, отпуская добычу. Камень ухнулся в глубину, а тело влетело в баркас. Рыбаки сняли с пальцев и подбородка утопленника напутавшуюся на них сеть, перебросили через тычок на борту, чтобы проверять потом дальше. Склонились над страшной добычей.
– Ну что, бать, выкинем али волхвам отвезем, дабы тризну справили?
В этот миг утопленник открыл глаза.
Смертные завопили от ужаса во всю глотку, кинулись было в конец лодки, но удалось это только одному. Второго Изекиль удержал за ворот робы, привлек к себе, сделал глубокий вдох. Тело рухнуло рядом, а жрец закашлялся, выплевывая из легких воду, тину, грязь и каких-то мальков, успевших облюбовать безопасное местечко. Потом тяжело выпрямился и двинулся к пареньку, с воем мечущемуся на корме баркаса.
До Словенска Изекиль добрался только через два дня – уж очень тяжелой и неудобной в управлении оказалась лодка. За минувшее после схватки на Вороньем холме время город вырос невероятно, раздался вширь. Стены из мореного дуба поднимались на высоту десяти человеческих ростов и были именно стенами, широкими и прочными, а не тощим частоколом. Ворот теперь здесь имелось аж четыре, а округ города широко, чуть не на полстадии, раскинулись посады – ремесленные постройки, не поместившиеся внутри города.
Однако жрец не торопился навестить знакомые места. Сперва он ушел в лес и долго бродил среди деревьев, пока не нашел сброшенную змеиную кожу. Дальше было проще: поймать несколько лягушек, выпустить их желчь и выбить лобики с крохотных черепов, собрать немного мышиного помета, сложить все в шкуру и хорошенько высушить на камне возле огня. Последним элементом стал жир – для этого подошло сало, что рыбаки брали с собой на озеро. Плотно набитая змеиная кожа стала походить на свечу. Впрочем, именно этим она и являлась.
Дождавшись утра, Изекиль вошел в город, в лавке краснокожего, с миндалевидными глазами, купца сторговал на рыбацкое серебро длинную черную накидку из толстой шерсти, с рукавами и капюшоном, переоделся, оставив робу там же, на полу, потом ушел к городской стене и забился в поросшую травой яму, в которую явно никто не заглядывал. Терпения служителю Аментет было не занимать, а потому он даже не шелохнулся до самой полуночи, несмотря на мелкий моросящий дождик. Лишь когда город затих, он зажег свою страшную свечу и медленно побрел по улицам, бормоча себе под нос:
– Сехмет, Уто, Иехбет: буимек, тари, селкет фтиды туи-рат. Сехмет, Уто, Иехбет: ассетау, тбуис хтарон алок-тари. Сехмет, Уто, Иехбет…
Свечи хватило почти до самого рассвета. Окурив зловещим дымом все улицы и проулки, Изекиль спокойно дождался утра на лавочке возле одного из домов и первым покинул Словенск, едва стража открыла ворота. Отошел за посады, оглянулся назад, на прочные черные стены:
– Будь проклят город, отказавшийся принять власть всесильной Аментет. Будь проклят народ, отказавшийся принять власть всесильной Аментет. Будь проклята земля, отказавшаяся принять власть всесильной Аментет. Мор на все ваши колена! Мор черный, мор кровавый, мор язвенный! Этот народ не должен существовать на земле и, клянусь Небесным храмом, я сотру его и с лика планеты, и из памяти прочих племен. Будь ты проклят!
