— Глаза у тебя какие-то…
— Что? Сумасшедшие? Да на этих самых глазах пещерный демон сожрал моего лучшего друга. Мою любимую женщину досуха высосали кровососы, а я лежал рядом и ничего не почувствовал. Мстили, твари. Ну да, было за что, признаю… Счастье, что в ту ночь рядом не было нашей дочери, ее бы тоже не пощадили. Леон, у меня с тех пор всегда такие глаза, но я куда нормальнее некоторых. Э, куда это ты так косишься? На Кайру, что ли? А почему взгляд такой, будто его маслом залили? Не смотри на нее так, не надо.
— Да на кого хочу, на того и смотрю. Чего пристал?
— А вот на нее не смотри. Так не смотри. Хорошая она и, хоть дерьма навидалась, не пристает оно к ней. И на дочку мою похожа. Не хочу, чтобы такой, как ты, вот так таращился на нее.
— А что со мной не так?
— Ты, Леон, за психа меня держишь, а мне верить надо. По всему получается, что ты тоже дерьма навидался, но к тебе оно как раз прилипло. Так вот: не надо еще и Кайру им мазать. Понял?
— Да ты точно псих…
— Может, и так. Но все же не надо. И это… не забудь про мой топор. Спи одним глазом. А то ночи здесь темные, всякое может быть…
* * *
Айша я нашел в помещении, располагавшемся на полпути к выходу из крепости. Здесь уже было достаточно холодно, чтобы не таяла вода, но не настолько сурово, чтобы под носом вырастали метровые сосульки. Тут хранили оставшиеся съестные припасы и дрова.
Айш был не один, а в компании Местиса — седобородого благообразного старичка, которому Кайра разрешала заходить ко мне в дни болезни. Именно он подзаряжал светящийся шарик и менял уголь в жаровне.
Сейчас Местис занимался тем же самым — освещением. Только на этот раз шарик был какой-то странный: не белый, ласковый, а кроваво-красный и к тому же покрыт темными разводами, выглядевшими весьма зловеще. Они непрерывно двигались, и, если вглядеться, начинало казаться, что смотришь некачественный фильм с крайне пугающим сюжетом.
— Не помешал? — осведомился я, не отрывая глаз от странного светильника.
— Нет, Леон, — ответил Айш, также наблюдая за шариком.
Местис как раз молча поднес к нему ладони, и свечение немного усилилось.
— Мне тут Дамус кое-что рассказал по секрету, я бы хотел, чтобы ты, Айш, это знал.
Главный страж растянул кончики тонких губ в бесстрастной улыбке:
— Дай догадаюсь: мастер металлов заявил, что его серебряный топор нашептал нехорошие новости о неких несчастьях, что вот-вот на нас свалятся.
— В точку.
— Леон, Дамус все время разговаривает со своим топором, и тема бесед у них, как правило, однообразная. Он хороший человек, но слишком много пережил, беды мерещатся ему на каждом шагу. К тому же там, за Срединным хребтом, осталась его дочь — единственный родной человек. Сам понимаешь, каково ему теперь. Мы уже привыкли и прощаем ему все чудачества. Не обращай внимания.
— А что это вы здесь делаете? И светильник какой-то странный…
— Это не светильник. Не совсем светильник. Это… Ну, если кто-то здесь попробует пройти, он его остановит и подаст сигнал.
— Охранник такой, что ли? То есть теперь здесь не пройти?
— Ты пройдешь, я пройду, все мы пройдем, а вот у чужого возникнут проблемы, если заденет сигнальную нить.
Моя профессия обязывала интересоваться всем, что касается охранных систем, и потому с интересом уточнил:
— Что за нить? Не вижу ее.
— Ты ее и не увидишь. Заденешь — не заметишь. Нас она игнорирует, так настроена. Ее может активировать только чужой.
— Я тут чужих никогда не видел. Да сюда и дороги нет. Много ли осталось тех, кто знает про этот форпост?
— Но дорога есть. Когда-то по ней прошли исследователи, могут пройти и другие.
— Она занесена.
— Снег — не такая уж непреодолимая преграда.
Решив, что более говорить не о чем, я развернулся назад. Пора в тепло. А по пути подумал, что к бредням Дамуса все же прислушиваются, раз дело дошло до охранной сигнализации.
Ну и правильно: бредни бреднями, но мы здесь в полном заточении и вынуждены по сто раз обсасывать одни и те же мысли. Варимся в собственном соку. Еще немного такой жизни, и начнем замечать призраков во тьме глубин старого форпоста. Ну, а там и до созерцания сил тьмы недалеко, и прочих зеленых чертей.
Все больше и больше начинаю понимать тех, кто из тюрьмы возвращаются совершенно другими людьми.
Сон — одна из немногих радостей нынешней жизни. А что тут хорошего? Мороз, скученность, люди все собрались мрачные какие-то и на меня поглядывают не то чтобы косо, а как-то не так. Неудивительно, ведь я чужак в спаянном коллективе, который прошел через многое, прежде чем вляпаться в эту западню. Даже по душам здесь не с кем поговорить. Да мне и не надо, мне бы информации побольше, но такие задушевные разговоры, как с Дамусом, больше не повторяются.
Даже с Кайрой не удается словом перекинуться. После перебазирования народа сразу две немолодые женщины заболели, и она почти все время проводит возле них.
Кстати, женщин заметно больше, чем мужчин, и магически одаренных среди них меньшинство. По отдельным обмолвкам понял, что в первую очередь старались спасать слабый пол, в том числе и тех простых людей, кто традиционно поддерживал стражей. А может, сами увязались, подробности мне никто не удосужился рассказать. И вообще, я так понимаю, что, при всем желании, полной картины случившегося могу и не узнать, эти люди прямо-таки обожают секреты.
При такой скученности лишь в часы сна остаешься сам себе предоставленным. Можно спокойно полежать, прикрыв глаза, переварить то, что узнал за день, подумать о дальнейших перспективах.
А вот с ними все очень плохо. Талашай за минуту слопал то, на чем вся наша орава могла продержаться несколько дней, после чего обвел нас печальным взглядом радужных глаз, быстро понял, что больше ничего не обломится, и, печально вздохнув, свернулся в клубок. Холодно ему здесь, спячка для него — спасение.
На мой взгляд, сил у него не прибавилось. Такими темпами муунт оставит нас без единой крошки, но так и не будет готов к дальнему полету.
Завтра он получит последнюю, такую же скромную пайку, после чего я опять залезу ему на спину и мы помчимся на север. Если повезет, доберемся до моря, если нет, мою заледеневшую мумию через много-много лет отыщут здешние горнолыжники или альпинисты.
Других вариантов нет, дорогу на спасительный север преграждают неприступные кручи. Никакого намека на тропу среди них в свое время строители последнего форпоста не нашли. Попытки взобраться ни к чему хорошему не привели: слишком холодно, слишком разреженный воздух, люди не выдерживали. Путь назад, на юг, очень непрост, на нем стражи потеряли несколько человек. И это с учетом того, что в основном работал Талашай, перетаскивая людей и грузы. Теперь он недееспособен, и к тому же сезонная смена ветров замела тропу исследователей. Там сейчас куда ни плюнь — попадешь в лавиноопасный склон, где все висит на честном слове. В общем, не вариант.
