Еще один покойник, я догадываюсь об этом еще до того, как он поворачивается ко мне.
Последний поединок - и я спасен. Кажется. На ногах уже стою только каким-то чудом, но падать не намерен. По крайней мере, живым я не упаду.
Мертвец, волоча саблю по песку, медленно двигается ко мне. Я становлюсь в стойку, самую устойчивую, какую только знаю. Ноги дрожат, а вот руки, вроде бы, не очень. Поднимаю меч и жду. В кендо недаром есть поговорка: «кто делает первое движение, тот проигрывает». Я, вообще-то, кендо всегда считал забавой детишек, ведь эта дисциплина ставит во главу угла «до» - путь. Путь меча - не совсем боевое искусство, это метод патриотического и волевого воспитания. Другое дело кендзюцу: это настоящая боевая дисциплина, тоже с мечом, но тут главную роль играет именно мастерство боя. Потому кендзюцу - всегда более зрелищный спорт, с агрессивными энергичными ката и приемами.
Но вот сейчас у меня нет никакой энергии и сил на агрессивное наступление. Я просто поднимаю меч и жду. И хотя принцип «кто делает первый ход - проигрывает» на самом деле миф, заблуждение - в случае с медлительным мертвецом может и сработать.
Вот он делает шаг вперед и отводит правую руку с оружием для кругового удара. Пора. Я бью сверху вниз, одновременно приседая, клинок хоть и слегка затупленный, но удар наискось и вниз с легкостью отделяет голень противника от бедра. Мертвец падает на правую руку, лишаясь возможности нанести ответный удар, а я обхожу его сбоку и точным ударом вгоняю клинок в шею, отделяя голову.
Теперь - не упасть, просто не упасть. Оставляю меч торчать в песке, бреду к воротам и задираю голову. Я смотрю на охранников, они - на меня, словно ждут чего-то. Пароль? У меня нет сил крикнуть им, да и... есть ли смысл?
Вспоминаю о жемчужине, достаю ее из кармана, поднимаю вверх, чтобы им было лучше видно.
Обоих сразу же словно подменили. Сдержанные и неподвижные прежде, они повернулись на ту сторону и что-то закричали, жестикулируя.
Вот оно!! Створки ворот со скрипом приотворяются, и я из последних сил хромаю к проему, пока они не передумали.
Вхожу на обширный двор - ба, да тут целая делегация меня встречает.
Ближе всего - полукруг солдат. Слева - несколько пехотинцев со странного вида автоматами, но в остальном их сине-серая форма и шлемы с прозрачными щитками напоминают американскую группу захвата «SWAT» . Справа от меня - четверо необычного вида штурмовиков в черно-желтой броне и с еще более необычным оружием. За ними дальше - целая площадь монахов в красных робах, а сбоку - две группы людей в гражданской одежде.
Ко мне спешит, путаясь в полах сутаны, толстый красно-позолоченный монах, должно быть, главный. Эту ему я должен отдать жемчужину?
Он опускается на колени, принимает от меня эту штуку с благоговейным выражением лица, а затем вскакивает и поднимает мерцающую каплю над головой.
- Узрите же ее! - закричал он. - Узрите! Теперь вы все знаете волю Господа нашего!!
Но я волю его господа узреть не сумел. Мир качнулся и начал стремительно переворачиваться, ко мне бросились штурмовики в желто-черном.
А потом я погрузился во тьму.
* * *
Выныриваю из полудремы, покачиваясь на мягких волнах, открываю глаза.
Слева и справа попискивают какие-то хитрые приборы, сверху спускаются прозрачные трубки, висит пакет с жидкостью. И ничего не болит, красота-то какая... Приподнимаю голову - ноги в бинтах. Да я весь в бинтах и мазях. И кровать качается. Больница, только с убаюкивающей кроватью? Слева шторка, за которой проносятся неясные очертания... Скорая помощь... Нет. Медицинский блок, в котором я нахожусь, великоват для автомобиля. Поезд?
А, что гадать, проще позвать кого-то, кто рядом.
- Есть кто живой? - слабым голосом спрашиваю я и напрягаюсь.
Я сказал это не по-японски.
За дверью с окошком в узком коридоре появились двое, при этом один сделал другому предостерегающий или запрещающий жест и оставил его за дверью, а сам вошел.
Я смотрю на него, он на меня. Я на него с удивлением, он на меня - как на... да, на пациента, хоть и немного странно. Затем он делает жест, вызывая на приборчиках серию вспышек и огоньков, проводит какой-то палочкой надо мной с ног до головы, сам себе кивает и показывает мне кулак с тремя оттопыренными пальцами.
- Сколько пальцев ты видишь?
Он очень странно выговаривает слова. Паузы между звуками короткие, между словами - такие же, кажется, что он произносит фразу как одно слово, но вместе с тем я хорошо разбираю, что говорит мой доктор. У него идеально симметричное белое лицо, прямой нос, голубые глаза с абсолютно однородными радужками и зрачки с едва заметной вертикальной овальностью. Губы тонкие и бледные. Пальцы - длинные, изящные, холеные.
- Три, доктор... Мне сильно досталось?
Он тыкает в меня пальцами - в щеку и висок, понятия не имею, зачем. Активные точки?
- Все хорошо. Теперь. Раньше было плохо, но это уже позади. - Он сказал это почти как одно слово.
- Спасибо, доктор... У меня есть пара вопросов...
- Ответы сейчас будут.
Он вышел и обратился к тому, который ждал в коридоре.
- Пятнадцать минут, пока действует лекарство. Не. Более. - Два последних слова были сказаны подчеркнуто раздельно, мягко, но с непоколебимым нажимом.
Второй кивнул и вошел в тесный медотсек.
- Приветствую вас, сэр Рэмм. Счастлив видеть вас в сносном здравии и при хорошем имени.
Он выглядел как обычный человек лет сорока пяти, с наметившейся лысинкой, некрасивый, но и не урод. Человек как человек... какой разительный контраст с идеальным доктором.
- Простите... Что вы имеете в виду насчет имени?
- Ваше доброе имя восстановлено, конечно же, с чем я и поздравляю вас, сэр Рэмм.
- А оно было запятнано?
У него на лице появилось беспокойство:
- Как? Вы не помните?
Помню ли я? Уместно ли слово «помнить», если я в этом теле гость? Или... не гость? Кто я?
- Я совсем ничего не помню... Сумбур в голове... Я даже имя свое вспомнил только после того, как вы его назвали... Даже вот сам удивляюсь - как я мог забыть свое имя... Смешно, правда?
- Надо позвать докто...
- Нет-нет, незачем. Я сразу же вспоминаю все, что вы мне говорите, как будто разбросанные кубики сами на место становятся... давайте я буду спрашивать, а вы - отвечать, хорошо?
- Давайте попробуем, сэр Рэмм, - ответил он с некоторым сомнением.
- Славненько. Так что с моим именем?
- Вы были ложно обвинены в убийстве своего двоюродного брата.
Секунду раздумываю. Наверное, я все же Такаюки Куроно, а не «сэр Рэмм», потому что смерть двоюродного брата, который на самом деле не мой, меня абсолютно не печалит. Но надо бы изобразить грусть...
