Этого вполне достаточно, чтобы создать твой портрет. И должен признаться, я позволил себе додумать твой образ и чуть украсить его своими деталями, — веснушками на носу, непослушной прядью, что всё время норовит упасть на глаза, и маленькими белыми зубами. (Я знаю, зубы редко бывают по-настоящему белыми, но мне кажется, твои именно такие, будто у королевских особ на полотнах, известных мастеров.) Единственное, в чём я уверен НАВЕРНЯКА, — так, это в том, что ты девочка, а не широкоплечий великан с могучими мускулами. Но тебе СТОИЛО бы быть таким великаном, когда ты встречаешься с опасностями, подобными тем, которые ты описываешь.
Фурия улыбнулась его несколько высокопарным оборотам. За четыре месяца их переписки он практически полностью подстроился под её современную речь и стал формулировать мысли более доступным образом. Хотя Фурия неплохо знала немецкий, но над некоторыми выражениями девятнадцатого века ей приходилось долго корпеть.
Могу лишь написать, что считаю тебя слишком легкомысленной. Но мне уже известно, что тебя это мнение заставит лишь улыбнуться и ни в коем разе не удержит от поступков такого рода в будущем. Поэтому я оставляю попытки сподвигнуть тебя на понимание. Прошу лишь: в следующий раз будь осмотрительнее.
Вчера перед отходом ко сну я подумал вот о чем: нравиться друг другу означает говорить на одном и том же языке. Любить друг друга означает писать стихи на одном и том же языке.
Я не знаю, Фурия, пишем ли мы уже с тобой стихи на одном и том же языке, но по крайней мере мы пишем книгу, пишем её вместе.
Фурия почувствовала, как внутри потеплело, и провела рукой по странице. Четыре месяца назад она обнаружила эту книгу в библиотеке между двумя разбойничьими романами Зибенштерна. В то время она всё ещё искала книги, которые могли бы сравниться с «Фантастико». На корешке найденной книги стояло её имя — кто-то написал его от руки: Фурия.
Сначала она подумала, что это шутка отца. Но ведь если речь шла о Зибенштерне, он никогда не позволял себе шутить. И тогда ей пришло в голову, что эта книга может оказаться неизвестным романом о воровке из «Фантастико». Но, взяв книгу с полки, она с удивлением обнаружила, что страницы совершенно пусты. Фурия собралась уже поставить книгу на место, как вдруг увидела, что на первой странице всё же есть несколько слов, написанных от руки.
Дорогая Фурия!
Если ты существуешь и читаешь эти строки, то прошу: напиши ответ прилагаемой стеклянной ручкой под этими словами.
Меня зовут Северин Розенкрейц. Я пишу тебе это письмо в феврале 1804 года.
Оставайся в добром здравии!
Твой предок.
Написать это мог кто угодно из обитателей дома. Например Вэкфорд или её отец. Возможно, даже их водитель Сандерленд, которого она и без того немного побаивалась.
Фурия взяла книгу, и та неделю провела в ящичке письменного стола, прежде чем девочка снова достала её и написала ответ чернилами.
Не могу поверить, что я пишу в этой книге.
Теперь меня официально можно признать сумасшедшей.
Спокойной ночи!
После этого она отложила книгу в сторону и три дня старалась её не замечать. А потом в растерянности всё же заглянула в неё, хотя это и казалось ей совершенной нелепицей.
Под её последней строчкой появились слова.
Дорогая Фурия!
Сердечно благодарю тебя за ответ. Возможно, ты склонна считать, что кто-то сыграл с тобой злую шутку.
Могу заверить тебя, что это не так. Чтобы вызвать твоё доверие, предлагаю следующее: выбери любую книгу в вашей библиотеке, единственное условие — она должна принадлежать вашей семье уже в 1804 году. Не думаю, что у тебя возникнут с этим трудности, если, конечно, бережное отношение к книгам, которое всегда было отличительной чертой рода Розенкрейцев, передалось тебе по наследству.
Напиши мне название и номер страницы.
Затем сутки носи книгу с собой, чтобы ни у кого не было возможности что-либо в ней написать.
А потом снова раскрой её. На соответствующей странице я оставлю для тебя весточку из 1804 года.
Даже мысль о том, чтобы последовать этим указаниям, казалась Фурии совершеннейшим безумием. Но конечно же она немедленно себя уговорила, и всё действительно случилось так, как было указано в послании. В книге под названием «Абеллино, великий разбойник» на шестьдесят седьмой странице она обнаружила строки, написанные его почерком.
Фурия,
надеюсь, это развеет твои сомнения.
Твой Северин Розенкрейц, который увидел тебя во сне двести лет тому назад
Она вернулась в свою комнату, вытащила вторую книгу и написала:
Не знаю, как тебе это удалось, но я поражена.
Немножко. Не слишком. Но всё же поражена. Она отложила книгу, и уже через считаные минуты в ней появился ответ:
Достаточно лишь пера и чернил.
Это вовсе не сложно.
Фурия, макнув перо в чернила, написала своё послание:
Что ты имел в виду, когда написал, что увидел меня во сне?
На этот раз ждать пришлось несколько часов.
Она нетерпеливо мерила шагами комнату, затем забралась в кладовую и наелась медовых пряников Паулины, а потом на секунду закрыла книгу и, снова открыв, обнаружила в ней ответ.
Во сне мне явилась ты. И мне стало ясно, как обращаться с этой книгой и для кого она предназначена. Тебе это, быть может, покажется полнейшим безумием, поверь, мне тоже.
Искренне преданный тебе, Северин
Так всё и началось. С тех пор прошло уже четыре месяца. Они писали друг другу каждый день, иногда по нескольку раз на дню. И вот сегодня появилось это предложение:
Я не знаю, Фурия, пишем ли мы уже с тобой стихи на одном и том же языке, но по крайней мере мы пишем книгу, пишем её вместе.
Только она хотела снова обмакнуть перо в чернила, как дверь комнаты распахнулась. Фурия мгновенно спрятала книгу в ящик письменного стола, чуть не опрокинув при этом чернильницу. В тёмном проёме показалось светящееся пятно — белая клоунская маска её брата. Он был похож на фарфоровую фигурку, которую поставили на подушку из чёрного бархата.
Светлые волосы Пипа торчали во все стороны. Казалось, он гримировался в большой спешке: белая краска намазана на лице неравномерно, контуры вокруг рта кривые и нечёткие, под глазами красные круги.
— Сандерленд! — крикнул он. — Там, под окном! — Тонкий голосок брата звучал так, будто доносился откуда-то издалека. — Только погляди на это!
