— Меня назначили решить твою судьбу. Есть ли хоть какая-нибудь причина, почему я должна тебя пожалеть?
Я думаю, что есть хорошая причина, но мне нужно знать, поймет ли он.
Он молчит, а затем говорит:
— Я могу вам помочь.
— Как?
— Я знаю джунгли. Я знаю их секреты.
Глаза у него огромные, как у загнанного зверя.
— Будешь ли ты отвечать на каждый вопрос? Честно? Без утайки?
Лорд Гектор утвердительно кивает на мой вопрос. Он-то думает, что у меня есть план, а мне просто не хватает мужества видеть, как кто-то умирает.
— Буду, — отвечает Заблудший.
— Тогда я освобожу тебя.
— Благодарю, моя госпожа!
Он наклоняется вперед, сжимая ткань платья на моей талии, и склоняет голову в почтении. Это обычное коленопреклонение вновь присягнувшего вассала, и я понимаю, что ненавижу это. Это слишком интимно, слишком опасно, даже несмотря на мечи, указывающие со всех сторон на него.
Он замирает. Его пальцы нащупывают Божественный камень под моей окровавленной юбкой. Я знаю, что он чувствует его. Граненый, твердый, как алмаз, но теплый, будто живой. Заблудший отшатывается.
— Ты! — шепчет он. Его глаза широко раскрыты и полны слез, он начинает задыхаться.
Кто-то бросается вперед, пятно седых волос и гофрированные юбки. Раздаются булькающий звук и падение тела о землю. Химена! Она отступает, и я вижу нашего пленника лежащим на спине, со шпилькой моей нянюшки, воткнутой в шею.
Я смотрю на шпильку — такую малюсенькую — на кровь вокруг нее, стекающую по его коже в почву джунглей.
— Мне очень жаль, солнышко мое. Я думала, он собирается напасть на тебя.
Она произнесла это так, как будто сообщала, что я опоздала на утреннюю молитву.
Не веря своим глазам, я смотрю на свою нянюшку, которая только что поразила меня скоростью своего передвижения. Интересно, почему человек должен был умереть, узнав, что в моем пупке заключена жизнь?
В эту ночь мы поем гимн о спасении и зажигаем молитвенные свечи за упокой умерших. Свечи — это глупо. Если Заблудшие снова атакуют, огоньки, плавающие, как звезды в мраке джунглей, сделают нас мишенью. Но мы все равно зажигаем их.
Ни одного из пятнадцати погибших я лично не знала, и когда король шепчет имена каждого, я не могу вспомнить их лица. Тем не менее, все во время путешествия были добры ко мне, и я оплакиваю потери, как и Алехандро. Пока мой муж говорит о них, я молюсь про себя, благодаря Бога за спасение своей жизни и жизни своих фрейлин. Божественный камень распространяет нежное тепло по всему телу, как это всегда бывает, когда мои молитвы идут от сердца. Через некоторое время напряжение в спине от перетаскивания Аньяхи переходит в слабую боль, и я чувствую себя восхитительно сонно.
Мой самый большой страх, как у маленькой девочки, заключается в том, что Божественный камень перестанет жить во мне, что он станет холодным и бездвижным, как обычный камень. Тогда я пойму, что время для выполнения моего Служения миновало, что я была слишком эгоистичной, или ленивой, или глупой, чтобы действовать. Поэтому я научилась радоваться тому, что камень отвечает на мои молитвы. Это признак того, что я еще не совсем провалилась.
Алехандро завершает церемонию, пробормотав «Selah!», и все уходят, чтобы подготовиться к завтрашней дороге.
— Лючера-Элиза.
Его голос звучит так мягко, что мне кажется, он мне пригрезился, но его глаза, в которых отражаются свечи, смотрят прямо на меня, пока он подходит ко мне. Раненая правая рука, затянутая серым поясом, надежно закреплена на животе.
— Алехандро.
— Я хотел поблагодарить тебя, Элиза. Гектор говорит, что ты действовала с поразительной смелостью.
Я не помню смелость. Только жар и страх.
— И… — он избегает моего взгляда, — ты, возможно, спасла мне жизнь.
Алодия притворилась бы, что она не заслужила похвалы. Она превратила бы ее в лестную речь о том, как он победил всех без посторонней помощи.
Но Алехандро застыл в панике, и если бы не мое вмешательство, он бы наверняка умер. Чувствуя смелость, я говорю:
— Да, я спасла тебя. Всегда пожалуйста.
Возможно, в этом и заключается мое великое Служение — спасти жизнь короля. Но Божественный камень все еще гудит в предзнаменовании.
Алехандро улыбается мне мальчишеской улыбкой, которая согревает меня так, как никогда не грел Божественный камень, и мое беспокойство исчезает. Я смущенно улыбаюсь в ответ.
— Ты скучаешь по дому, Элиза?
Я открываю было рот, чтобы сказать: да, я страшно по нему скучаю, но вдруг понимаю, что это неправда.
— Немного. Я просто никогда не была так долго не дома.
Хотелось бы снова почувствовать себя в безопасности, обнять папу и даже поучиться у мастера Джеральдо. Но я не тоскую по всему этому. Пока еще нет.
Сразу после этого Химена тихонько подходит ко мне, поэтому я извиняюсь и спешу уйти. Не очень-то я готова ее сейчас видеть. Не знаю, какие вопросы задавать.
Мы мучительно пробираемся сквозь джунгли еще целых пять дней. Устав от двойных дозоров и тряски в переполненных, оставшихся на ходу каретах, мы постепенно покидаем духоту тенистых зарослей после дождя и меняем ее на сухость пустыни у подножия горы. Джойя Д'Арена, Жемчужина Песков, простирается перед нами. Оранжево-красные дюны стелятся вдоль горизонта, залитые мягким теплым светом. Я знаю, что Джойя — суровое, выжженное солнцем место, но ветер и песок, припорошенные сумерками, кажутся бархатистыми и приветливыми.
Лорд Гектор ведет нас по краю пустыни на запад, в сторону моря. Я вижу темно-зеленую кромку, может быть, в дне пути от нас, но в звенящей жаре трудно понять. За пальмами нас ждет Бризадульче, столица Джойи. Алодия бывала тут как-то раз и вернулась с историями о чудесных оазисах, красивых зданиях из песчаника и веселых людях, которые сразу же ее полюбили.
Я уже всей душой желаю приехать, сразу же переодеться, заказать ванну и наесться до отвала. У меня начинает болеть голова только от мысли о свежих фруктах и холодном вине.
Мы разбиваем лагерь около ручья, что стекает с гор и течет на запад, к городу и морю. В позаимствованном нами дилижансе Химена просит меня снять платье, чтобы она могла его выстирать. Она помогает мне с кнопками, и мне уже немного легче, хотя я немного нервничаю от того, что она так близко. Она была матерью для меня столько, сколько я себя помню. Но я думаю о ее шпильке — кажется, она будет у меня стоять перед глазами всю мою жизнь, — торчащей из шеи человека, и удивляюсь, как же мало я знаю о ней. Я никогда не спрашивала. Откуда Химена? Когда она начала служить моей семье? Почему она выбрала меня как объект любви?
