Поэтому, едва ощутив в воздухе легкое витание чужой силы, Глен весь подобрался. Нужно определить источник. Где же… где? Непонятное бормотание на мгновение отвлекло мужчину от попыток обнаружить неизвестного мага и даже заставило вскинуть брови в веселом удивлении: мимо брела, продираясь сквозь чащу, девушка, столь забавная и чудная, что глядя на нее, против воли хотелось рассмеяться.
Кудрявые волосы облепили круглое веснушчатое лицо, диковинные штаны обтягивали пухлую фигурку, как вторая кожа. Незнакомка шла, проваливаясь в осевших весенних сугробах, и в упор не видела, что в трех шагах от нее вьется натоптанная тропинка. Путница сварливо бормотала что–то про уборные, двери, минеральную воду, ворон и какого–то Юрку. Наконец, иссякла и остановилась перевести дух — прислонилась к дереву, устало вздохнула.
Вот тут–то Глен снова почувствовал чужое колдовство. Легкая дрожь в воздухе, волнующее напряжение, будоражащее все пять человеческих чувств — от зрения до слуха. Да что это может быть?!
Тем временем глаза странноватой особы, притулившейся у шершавого ствола сосны, на мгновение потускнели. Так бывает, когда человек задумается о чем–то и смотрит в одну точку, постепенно утрачивая чувство времени, или… Да неужто? Путница вдруг отлепилась от дерева и почти бегом устремилась куда–то в чащу. Совсем в другом направлении…
Зазывают.
Интересно, для чего?
Хм. А почему бы не узнать? Все равно он застрял тут надолго. А так — хоть какое–то развлечение.
Васька тем временем не шла — летела. Желание обсохнуть и отдохнуть было обезоруживающе сильным и затмевало даже легкое поскребывание здравого смысла. А он, меж тем, с цивилизованным скептицизмом любопытствовал, мол, почему это Василиса Евтропиевна так уверена в том, что скоро ей будет тепло и хорошо? Не прихворнула ли она? Не ударилась ли головой о какой–нибудь коварно спрятавшийся в снегу пенек во время своей десантной высадки из уборной?
Ведь могла бы уже Лиска заметить за двадцать–то четыре года, что каждая ее непоколебимая уверенность в чем–либо влечет за собой глобальную катастрофу или маленький, практически карманный, апокалипсис. Но пока здравый смысл распинался и сыпал аргументами, ноги стремительно мчали пышное тело хозяйки по кочкам и сугробам, и плевать хотели на сварливое бурчание всяких зануд.
И вот, в процессе бессмысленной внутренней борьбы рассудка и инстинктов, самостоятельные и непривычно резвые конечности вынесли обладательницу из чащобы на просторную полянку. Здесь — на открытом месте — снег кое–где почти совсем стаял, но земля оставалась мерзлой и твердой.
Потеряшка остановилась, с удивлением осматриваясь. Минувший бег по сугробам вспоминался смутно. И если бы не кололо так отчаянно в правом боку, Васька, пожалуй, и не поверила бы, что способна на такой лихой спринтерский рывок. Ну вот, хоть ущипни — не помнила подробностей своей резвой скачки!
Но эта полянка… почти декорация к сказке!
Девушка даже благоразумно помотала головой, отгоняя видение, пощипала себя за рыхлые выпуклости… и поняла, что увиденное не примерещилось — перед ней стоял дом! Приземистый, с дерновой крышей, аккуратными оконцами, почти вросшими в землю, низкой, оббитой железными полосками дверью, каменными ступеньками крылечка. Летом, здесь, наверное, все порастает травой, а на земляной крыше цветут незабудки…
Сейчас же пологий холм кровли был одет снегом и из осевшего сугроба торчал дымоход. Увы, каменная труба не исторгала из себя ни дымка, ни искорки, да и тропинка, ведущая к зимовке, казалась порядком заброшенной — свежих следов на ней не виднелось, только оплывшие на весеннем солнышке старые лунки.
А здесь вообще живут? Здравый смысл вступил в неравный бой с не менее здравым желанием обсохнуть и согреться. И как бы ни кричало благоразумие, что милая зимовка вполне может оказаться пряничным домиком из страшной сказки, Василиса все–таки сделала шаг вперед. Да в домишке–то этом и нет, наверняка, никого, а она тут стоит, трясется. И девушка решительно двинулась вперед.
Дверь открылась на удивление легко, даже не скрипнула. Однако внутри было ни зги не видно и зябко. Как в погребе.
— Есть тут кто? — осторожно поинтересовалась Лиса у молчаливого полумрака. — Войти–то можно?
Темнота ответила молчанием. И замерзшая странница шагнула под мрачный кров.
И вот, стоило ей войти, как из глубины землянки незнакомый хриплый голос злобно рявкнул что–то непонятное. Когда на тебя внезапно орут из темноты, да еще с такой яростью, да еще какую–то абракадабру, вряд ли станешь переспрашивать. И Василиса дернулась всем телом, чтобы устремиться прочь — на свободу с чистой совестью, но… Проклятые ноги, против всякой логики, понесли ее вперед, на верную погибель.
А инстинкты тем временем хором взвыли в голове только одно слово — ПРОЧЬ! Васька почувствовала себя героиней типового ужастика: вот знаешь — не надо идти, и зрители по ту сторону экрана в этот момент обязательно орут, мол, куда ты, дура?! Но все равно идешь. И не то чтобы хочешь дойти и достигнуть, так сказать, источника мерзких звуков, сколько… просто ноги не подчиняются. Ну не хотят они в обратном направлении.
Все это девушка успела подумать буквально за долю секунды. Тьма снова гортанно рявкнула, и Лиске стало окончательно ясно — добрых самаритян в избушке нет. Ни единого. Мало того, и злых тоже нет. Ибо сидит в кромешной тьме "чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй".
Осмыслив эту новость, Васька попыталась заставить ноги бежать к выходу, даже развернулась, но конечности снова воспротивились. Сегодня они явно решили действовать автономно от своей обладательницы.
Стоявший незамеченным Глен высоко поднял брови, наблюдая затейливые перемещения диковинной незнакомки. Извернувшись всем телом в сторону двери, девушка медленно шла вглубь избушки, переставляя непослушные ноги. Какая борьба с собой! Она даже пыталась зацепиться пальцами за стену, чтобы остановить неподатливое тело и прошипела: "Век вам за это ходить на самых высоких каблуках, предатели, проклятые".
"Веселая девчонка", — подумал колдун. Он впервые видел, чтобы женщина так яростно и задорно боролась с собственным страхом, не замечая ничего вокруг. Даже самого очевидного — того, что сопротивление… бессмысленно.
— Закрой дверь, — приказал мятущейся жертве утомленный женский голос, в котором не слышалось и тени жизни.
Но, та, к кому был обращен этот приказ, продолжила стоять неподвижно. Только хмурила брови и шевелила губами. Не понимает! Парень хмыкнул — интересно. Насколько ему было известно, единый язык понимали абсолютно все. Откуда же принесло эту кудряшку? И как хорошо, что Глен в силу своего, хм, положения понимает все, что она говорит.
