Горбун попытался мне еще что-то объяснить, но увидев, что я его не слушаю, а направляюсь во вход в его заведение, он безнадежно махнул рукой и последовал вслед за мной.
Уже стоя на пороге харчевни, я сразу же заметил для самого себя, что сделал неплохой выбор. Внутреннее помещение харчевни оказалась опрятным и чисто прибранным местом. Правда, оно имело несколько мрачноватый вид внутри. В люстре, подвешенной к потолку, горело всего несколько толстых свечей, но к моему удивлению эти свечи были восковыми. Свечи в люстре особо хорошо не освещали помещение харчевни, они своим светом как бы усугубляли сумрак в этом помещении. В зале было всего шесть столиков, на шесть человек каждый столик. Сейчас только один из шести столиков был занят, за ним обедали четверо здоровенных, крестьянского вида парней. Мне понравилось, как эти парни чинно, по-очереди что-то ложками хлебали из большой супницы, стоявшей посередине стола. Они ели суп, громко чавкая и отрыгивая, также громко переговариваясь между собой о том, что им настала пора возвращаться в деревню, чтобы приняться за весеннюю пахоту и посевы.
На меня и на горбуна, хозяина харчевни, эти французские крестьяне не обратили ни малейшего внимания. Мне было понятно, что им совершенно не было дела до появления в этой таверне какого-то там парижского аристократа.
2
Я посмотрел на карманные часы, которые только-только начали входить в моду во Франции. До появления маркизы де Монморанси оставалось менее десяти минут, а мне еще предстояла большая работа. Горбун, хозяин харчевни «У трех голубей» категорически отказал мне в преждевременном удалении из обеденной залы харчевни обедавших там крестьян. Крестьяне же, по-прежнему, с упорством идиотов не замечали моего присутствия в харчевне, они были слишком увлечены своей очередностью черпания супа ложками. Они, видимо, опасались того, чтобы их сосед не съел бы больше супа, продолжая неторопливый разговор о весенних посевах. Поэтому мне пришлось магическим путем создать новую обеденную залу, в которой этих французских болванов-крестьян уже не было.
В этой новой обеденной зале стоял только один стол, покрытый белоснежной скатертью, в его центре стояла ваза с букетом с четырнадцатью красными розами. Эта обеденная зала в отличие от настоящей залы харчевни была хорошо освещена! Я постарался магически поддержать эффект того, что эта зала существует вне пределов реалий Парижа XVII века. Стол был сервирован всего на две персоны, тарелки были изготовлены из настоящего саксонского фарфора. Одним словом, это помещение и сервировка стола выглядели настоящей сказкой для истинного ресторатора, и для моей дамы. Ни одна парижанка, ни один парижанин не прошли бы мимо такого совершенства обслуживания, ресторанного сервиса, который здесь был пока неизвестен в этом Париже.
Причем, эти метаморфозы я не скрывал, творил на глазах хозяина таверны, горбуна, который стоял и, ни на секунду не закрывая глаз, наблюдал за всем творимым мною волшебством. Я хорошо понимал, что одним только этим навсегда завоевал сердце этого парижского горбуна. Мне требовался свой человек в этой области общественного питания, услугами которого я мог бы время от времени пользоваться. Горбун мосье Буланже[8] совершенно вовремя оказался у меня под рукой, так как именно он наиболее подходил для этой цели, стать первым парижским ресторатором. Сейчас же он был настолько увлечен творимым на его глазах волшебством, что уже ни на что не обращал внимания.
Мне пришлось-таки его оторвать от созерцания этого волшебства, мне нужно было с ним обговорить меню сегодняшнего ужина с дамой при свечах. Оставалось всего несколько минут до появления маркизы, а я пока оставался к ее приходу не готов. К тому же вдруг выяснилось, что этот горбун, великий парижский ресторатор, не понимает, что это за выражение «ресторанное меню».
— Мосье, меню — это, разумеется, французское слово, но истинное значение его мне совершенно неизвестно!
— Хорошо, — я был вынужден согласиться с мосье Буланже, — тогда давайте поговорим о том, чтобы вы подали на стол любимой женщине на ужин? Мне бы очень хотелось чего-нибудь такого легкого, скажем пару блюд, которые сменяли бы друг друга.
— Мосье, я уже в том возрасте, когда мне не требуется любимая женщина! Это, во-первых, а, во-вторых, у меня в таверне принято подавать на стол все то, что имеется в кладовке таверны, или то, что я купил у крестьян. Французам все равно, что и с чем есть, а уж тем более они плевать хотели бы на то, в каком порядке им подаются блюда. Но чаще всего, мосье, я готовлю жульен, который называется супом, с овощами и хлебом, а к нему приношу на стол все то, что перечислил выше и в зависимости от пожелания едока.
На долю секунды представив себе, что маркизу де Монморанси мне придется угощать луковицей с белым хлебом и кружкой крестьянского молока, я нервно поддернул плечами. Пришлось на пару секунд углубиться в свою память, чтобы в ней разыскать рецепты приготовления легкого ужина. Остановился на креветках темпура и на грибном салате, рецепты которых тут же перелил в сознание горбуна, владельца харчевни. Настала пора и горбуну заняться сбором, хранением кулинарных рецептов. В будущем, когда его наследникам придется открывать свой первый ресторан в Париже, то им все эти рецепты, несомненно, пригодятся. Сами же продукты для приготовления такого легкого ужина я поместил в переносном холодильнике, который заранее установил в его конуре, под названием кладовка. Горбун же, хозяин харчевни, этот мой подарок воспринял, как должное дело, за него он меня даже не поблагодарил. Французы, лягушатники, они все такие, им только дай какой-нибудь новый кулинарный рецепт! Так они этим же рецептом тут же им воспользовались, приготовили на пробу блюдо, а после того, облизав пальчики, начинают говорить о том, что это именно они выдумали рецепт самого этого блюда.
В этот момент я почувствовал, что портшез[9] с маркизой де Монморанси уже находился довольно-таки близко к дверям харчевни «У трех голубей».
Душа же маркизы была полна сомнений в отношении того, стоит ли или не стоит ей, даме высшего света, встречаться с иностранцем, да еще в столь непотребном месте, как эта низкопробная парижская харчевня. Но воспоминания о первой и пока единственной встрече с этим молодым русским туманили женщине голову. Встреча получилась настолько страстной и незабываемой, что Сюзанна де Монморанси была готова снова и снова ее повторять, не боясь этим нарушить великосветский этикет. Вся ее женская натура бурлила и кипела в ожидании новых ласок, новой любви со стороны этого русского медведя.
