— Стой, Гай, — отсмеялся Михас, — Тама прав, нам дадут караван, с деньгами со всеми удобствами, это же шикарное путешествие получается.
Кабручек сел на свое место.
— Тама, а что у тебя с королевой? — хитро глядя, спросил Михас.
— К чему ты это?
— Она очень странно на тебя смотрит.
— Не знаю.
— Знаешь, — поднажал Гай.
— Не важно это.
— Важно, — плотоядно улыбнулся силлиерих.
Тамареск молчал.
— Ну, скажи, было у тебя с ней? Ну, было? — допытывались друзья.
— Ну, было, — неохотно отозвался Тамареск.
— Охохо, — восхищался Гай, — королева в любовницах, кот в архиепископах. Мммда, Тама, я в восхищении! И это наш угрюмый мохнатый друг, слышишь, Михас? В кого у него такая самооценка?!
— Мало того, я вижу, как его лицо залил румянец, и глаза томно заволокло, — вторил здоровяк.
Веселье прервал церемониймейстер:
— Вас ждут, сиятельные господа!
Зал блистал, от знати было тесно. Архиепископ сидел на подушечке в ногах у королевы. Новенькая тиара блестела ничуть не меньше довольной кошачьей морды.
Студенты поклонились королеве, отдали честь президенту, преклонили колено перед премьер-министром.
— Она не сводит с тебя глаз, — шепнул Гай Тамареску.
— Пойдем-ка, выйдем, поговорим, друг, — шепнул в ответ Тамареск.
— Знаю я твое "Пойдем, поговорим!" Опять, дяденька бить будете…
Гай ушел охмурять каких-то дамочек, Михас ошивался неподалеку, о чем-то секретничая с какой-то баронессой. Тамареск решил поговорить со своим котом. Улучив момент, он подал Этоку знак. Кот подошел к нему, уселся на подоконник рядом с хозяином.
— Заварили мы с тобой кашку, братец, — сказал Тамареск.
— А мне нравится! Кормят тут хорошо! Сама королева меня гладит, — кот мурлыкнул.
— Ты не хочешь больше путешествовать с нами? Мы не отказываемся от идеи, которую, кстати, подал ты!
— Хозяин, у меня паства, я занимаю выгодное положение в обществе.
— Я понимаю, тебя гладит сама королева!
— Я сцежу тебе в баночку того волшебного вещества, что понадобится тебе в дороге, и конечно же поговорю с властьимущими, они вас всем обеспечат.
— Спасибо, Эток, особенно за баночку.
— Мне не сложно.
— Я понимаю.
Они помолчали.
— Она спрашивала о тебе.
— Кто она?
— Не придуривайся, хозяин, ты сам знаешь кто.
— У нас все равно ничего бы не вышло. Что ты ей сказал?
— То же, что и ты ей в свое время, мол, ваше величество, вы слишком хороши для меня и власть, и любовь слишком тяжкое бремя для женщины.
— Тогда она была еще высочеством, это раз, и не "Вы слишком хороши для меня", а "Я вас недостоин", это два.
— Ты — зануда.
— Я знаю. Она плакала?
— Не знаю, при мне нет.
— Амели всегда была слишком гордая.
— В остальном она очень добрая, и готовит вкусно. А еще она рассказала мне, откуда берутся королевы!
— Не делай из этого великую тайну, это знают все образованные люди. Новая принцесса появляется в детской комнате, это девочка восьми лет, их рожает сама Ясве, королева должна быть непорочна и чиста. Я поэтому отказался от Амели.
— У тебя благородная душа.
— Я знаю.
— Но ей больно, очень больно.
— Я знаю, Эток.
— Когда вы уезжаете?
— Я еще не знаю. Как можно скорее, наверное, ты уж поговори по быстрее с ними, не хочу просто так сидеть в городе.
— Я поговорю. Да еще, Тама, буквы заберешь дома, я упаковал их в коробку и велел отослать. Ты заходи попрощаться.
— Я приду.
Утро каждый из троих друзей встретил по-своему: Гай в чьей-то постели, Михас в своей постели, Тамареск на берегу реки Пратки.
Тамареск сидел там всю ночь, вспоминая, как когда-то любил ее высочество принцессу, то ли богиню, то ли еще черт знает что, как у него был хороший большой пепельно-серый шкодливый кот, а теперь и та и другой были не с ним, где-то далеко. И от этого Тамареску Патанде, внебрачному внуку ардогского Шамана и сыну какой-то крестьянки с границ, не было грустно. Он искренне радовался за своего кота, и за свою королеву, королеву своего сердца, как когда-то, вопреки всякой логике, радовался тихо и тошно за нее произнося: "Ваше высочество, я недостоин вас. Королева должна быть чиста и непорочна, власть и любовь слишком тяжелое бремя для женщины. Амели, тебе придется быть и королевой и женщиной, это слишком сложно". Он помнил, как дрожала в ее руке серебряная цепочка, которая была всегда у всех королев не шее. Как она улыбнулась и сказала, что она хотела бы быть королевой только в одном королевстве — в его сердце. И так и было тем утром на берегу Пратки.
Михас проснулся, обнимая дородную баронессу, которую вчера подпоил и сподвиг на приключения. Баронесса была хороша собой даже утром после бала, что бывает очень редко. Она проснулась одновременно с ним, оделась и поблагодарила за ночь. Михас предложил ей завтрак, но она отказалась, сославшись на срочные дела. В дверях она задержалась и ласково улыбнулась Михасу. На постели он потом нашел надушенный ее платок и перстень с драгоценным камнем. И так было в то утро.
Гай, открывая глаза, понял, что голова его занимает гораздо больше места чем обычно и если веки сделаны из свинца, то череп из еще более тяжелого металла. Слева, как выяснил Гай, лежал юноша, чуть младше его самого, с другой стороны лежал мужчина. Гаю, самочувствие которого и без того было далеко от идеального, стало совсем плохо. По опыту различных попоек он помнил, что просыпаться следует в обществе, как минимум, одной женщины, внешность дело десятое. Женщины, но не мужчины, мужчины это другое. Гай пытался встать. Барахтаясь, он разбудил мужчину, тот перевернулся и закинул на Гая тяжеленную руку и захрапел. Кабручек застонал. Этим стоном он разбудил юношу, тот посмотрел на Гая и от ужаса онемел.
"Я не один такой", — подумал Гай.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Гай юношу.
Парень отчаянно замотал головой, а потом поморщился от боли.
— Не двигай головой, — посочувствовал Гай, — это плохо, что ты ничего не помнишь, я тоже ничего не помню. Помоги мне выбраться.
Кое-как, чтобы не разбудить спящего мужчину, юноши выбрались из роскошной постели, и не глядя друг на друга, бросились одеваться.
Внизу, в холле, Гай остановил Паренька и сказал:
— Значит так, я даже не хочу знать, как тебя зовут. Если ты когда-нибудь увидишь меня, сделаешь вид, что никогда не видел. Об этой истории никому ни слова.
Парень кивнул и поморщился.
