Айдан засмеялся — радостно и вызывающе — и пустил лошадь легким галопом.
Он с радостью оставил бы свой эскорт и направился бы прямо по дороге в Масиаф, но какие-то остатки предусмотрительности удерживали его от этого. Близилась ночь; его лошадь устала. Так же, как и он сам, если говорить начистоту. Какая разница, остановится ли он на отдых в лагере или в твердыне госпитальеров?
Для Арслана и его товарищей это был Хисн аль-Акрад, Замок Курдов; но для франков — Крак де Шевалье, Крак Рыцарей, охранявший границы Триполи. Он уже вырисовывался на скале, стена и башня, защита и оплот, суровый и неприступный. Ничто на Западе не могло соперничать с ним; и ничто из того, что Айдан видел на Востоке.
На фоне печального неба замок был прекрасен, прекрасен и ужасающ. Но Айдан не испытывал страха перед ним. Это был не Масиаф.
Его мамлюки пытались подражать его спокойствию. Даже когда проходили под гулкой аркой ворот. Даже во внутреннем дворе, на котором мог бы разместиться целиком какой-нибудь французский замок, где они оставили лошадей и, наконец, сдали свое оружие. Айдан позволил угрюмому сержанту обезоружить и обыскать его, сказав с трудно давшейся ему небрежностью:
— Сообщите, куда вы положите оружие. Я хочу впоследствии получить его обратно.
— С этим обратитесь к кастеляну, — ответил сержант. Он передал кинжалы и меч Айдана брату-мирянину, и повернулся к своему командиру:
— Чисто, сэр.
Рыцарь кивнул. Он уже снял шлем и сбросил наголовник на плечи, открывая обветренное лицо без возраста, седеющие коротко стриженые волосы, обрамляющие тонзуру, и бороду, отрощенную длиннее, чем было в обычае у монахов-воинов. Здесь, в своей твердыне, среди своих людей, он мог немного расслабиться и позволить себе подумать — что если эта дорожная неожиданность сказала правду?
— Ты пойдешь со мной, — сказал он, по-прежнему не оказывая уважения и не называя титула, но и не проявляя враждебности.
Айдан не двинулся с места.
— Один?
Рыцарь слегка нахмурился.
— Можешь взять с собой еще одного.
— А остальные?
Тот еще больше помрачнел.
— Они останутся под присмотром.
— Как гости?
Айдан шел по узенькой и опасной дорожке, и знал это. Но казалось, что госпитальер не усматривает причины для гнева.
— Как гости, — согласился он. — Пока вы не докажете обратного.
Айдан учтиво склонил голову. Потом сказал по-арабски своим мамлюкам:
— Я пойду с этим человеком. Вы гости. Ведите себя соответственно, иначе будете отвечать передо мной. Райхан, идем.
Он, как и они, осознавал, что его слова и их повиновение будут замечены и взвешены. И поэтому они поклонились все разом, изящно и гордо, и без малейшего неповиновения, и пошли туда, куда вели их слуги госпитальеров. Райхан остался. Он желал громко заявить о том, что недостоин, но был слишком горд, чтобы высказать это перед столькими франками. Айдан обнял его рукой за плечи и усмехнулся.
— Ну, братишка. Покажем этим людям, из чего мы сделаны?
Райхан распрямил спину. Он никогда не забудет, что оказался плохим стражем именно тогда, когда случилось несчастье, но он уже учился прощать себя. Айдан удовлетворенно улыбнулся. Он отпустил юношу, и тот занял место телохранителя в одном-двух шагах позади Айдана. Они пошли за своими проводниками во внутренние покои замка.
Восточный обычай сохранялся даже здесь, где рыцари Господа несли стражу против сарацинов. Хотя простота голого камня и сумрачные коридоры целиком принадлежали западному монастырю, здесь были и признаки более утонченного мира: ковер, драпировки, часовня с алтарем, покрытым византийским шелком. Айдану была предложена ванна, потом еда, напитки и свежие одежды. Он отлично знал, что все это будет отменно. Он с сердечной радостью принял вино, остерег Райхана от свинины, запеченной с пряностями, предоставив ему угощаться хлебом, бараниной и чистой водой. Но Райхан позволил слуге облачить его во франкские одежды, получая от этого озорное удовольствие, которое он разделял со своим господином. Айдан видел в Иерусалиме юных лордов, которые носили куртки и узкие штаны менее уверенно, чем этот сорванец, и с меньшим изяществом.
После еды они решили исследовать пределы отведенной им свободы. Казалось. они не были заключены в тюрьму или взяты под стражу, если не считать таковой молчаливого и вездесущего слугу. Райхан проверил дверь; слуга смотрел на него пристально, но не сделал ни единого движения. Потом Райхан отважно вышел в коридор. Его шаги удалились, легкие, но твердые, в них не было никакой неуверенности.
Вернулся он не один. С ним снова был госпитальер, но не тот, который доставил их в Крак. Сначала Айдан не узнал его. Долгое черное время прошло с тех пор, как рыцарь святого Иоанна приезжал на похороны Герейнта.
Он помедлил в дверях, войдя следом за Райханом, чернобровый и суровый. Он осторожно произнес по-арабски:
— Лорд принц, я подумал, что это можете быть вы.
— Брат Жиль, — сказал Айдан, улыбаясь помимо воли. — Вы ждали меня?
Госпитальер зримо расслабился и ответил улыбкой на улыбку.
— Возможно, не в такой компании.
Айдан засмеялся вслух:
— Я мог бы держать пари, что нет! Я был потрясен, узнав, что ваш орден поддерживает отношения с сарацинами. И вот я господин целой толпы сарацинов!
— Эту историю я с удовольствием выслушал бы, — отозвался Жиль, — если бы вы рассказали ее мне.
— Это довольно просто, — сказал Айдан. — Я усвоил уроки необходимости. Ассасин был моим учителем; султан — прилежным соучеником. Он отдал мне то, что его собственная необходимость воспрещала пускать в дело. Если говорить прямо, я был захвачен врасплох.
— Не более, чем был я, когда услышал, что прибыл тот, кто мог быть только вами, но в обличье сарацинского эмира. Это долгое летнее путешествие, даже для принца Каэр Гвент.
— Оно было… очень долгим. — Айдан не хотел произнести этих слов таким смертельно усталым голосом. — Тибо мертв. Вы знаете это?
Жиль скорбно кивнул.
— Немного времени спустя в Алеппо его сестра была ранена и едва не убита. В том, что она жива, нет заслуги моей охраны. Но я видел лицо убийцы. И я оставил на ней свою метку, хотя и слабую.
— На ней? — Жиль изумился, решив, что арабский язык подвел одного из них или обоих.
Айдан оскалился и заговорил на лангедокском наречии:
— Да, брат. Женщина. По крайней мере, существо женского пола; демоница с серебряным кинжалом. Вы никогда не слышали о Рабыне Аламута?
— Легенда, — отозвался Жиль, — ночной ужас.
