Прошло какое-то время, и девочка обнаружила, что сидит у ручья. Гарий валялся рядом, пристроив голову ей на колени и разбросав руки. Уже светало, и лицо мальчишки казалось туманной белой маской с тёмными провалами глазниц.
Должно быть, она задремала сидя. В памяти остались невнятные картины прошедшей ночи. Гарий возится с ранеными, она стоит рядом, так и держа громобой в руке, и старается смотреть в сторону — монстры, которыми населяет темноту её воображение, не такие страшные, как вот это. Луиса требует ещё огня, освещённый факелами круг разрастается, кровь блестит, раненые стонут, вслух, про себя, но девочка слышит и эти стоны. Вот целители занимаются ранеными врагами, и Луиса гонит Гария прочь, потому что среди них попадаются и буйные. Мальчишка соглашается не сразу, он весь серый от усталости, и целительница делает Моне знак. Та уводит вяло протестующего парня. Луиса за спиной вполголоса добавляет, что для этих раненых, возможно, ни к чему стараться и использовать его таланты.
Следующая картина, — Мону выворачивает у колеса полуразваленного фургона. До того можно было не думать, притворяясь, что занята делом — охраной, заботой, помощью. Но сейчас произошедшее догоняет её, и ужас ночи выходит желчными комками, болезненными судорогами. А мальчишка растерянно топчется рядом, пытается придержать, но его и самого колотит. У неё уже истерика, она бормочет какой-то вздор, постепенно успокаивается. Гарий находит флягу с водой, и Мона приводит себя в порядок. Но теперь плохо Гарию, он пытается отскрести кровь с рук, с лица, бросается в темноту, одержимый желанием умыться.
И плещется в ручье, впервые безо всякого стеснения раздевшись перед девчонкой, остервенело моет руки, до царапин трёт лицо, а она караулит со своим глупым громобоем. В тупом безразличии, которое наступило после реакции, вертится лишь одна странная мысль, — что громобой, вообще дистантное оружие убивает чище, чем меч, нож…
Потом они в сопровождении Урэтхи Тролля — чужак жив, лишь ранен легко, — идут к ручью и наполняют доверенные им фляги, носят вёдра. Здесь её находит мать и награждает оплеухой за непослушание, трясёт за плечи, ругает такими словами, которых девочка никогда не слышала. Потом они рыдают в обнимку, а Гарий и Норик суетятся рядом, удивительно похожие в этот момент. У маленького охотника находится фляга кориса, и они делят не такую уж маленькую ёмкость на троих — детям и Линде.
Мона обнаружила, что крепчайшее картофельное вино пьётся как вода. Зато её перестало трясти. Норик занялся женой, а Гарий зачем-то повёл её к ручью…
— Эй, — тихо позвала Мона. — Чего мы здесь забыли?
— Если б я помнил, — потусторонним голосом отозвался Гарий. Ну да, кориса ему досталось больше, подумала Мона, наблюдая за попыткой встать.
С третьего раза получилось. Гарий стоял, пошатываясь, рубаха с чужого плеча, слишком ему большая, болталась как шкура на весеннем медведе.
— Рубаха, — вспомнила девочка. Гарий уставился на неё, моргая, вспомнил и перевёл взгляд на ручей. Тогда, сбросив окровавленную рубаху, он попытался её отстирать да так и оставил в воде. Потерял бы, если бы Мона не придавила камнями.
Выпутавшись из рубахи старшего брата, он подогнул гачи и забрёл в ручей. Мона поёжилась, глядя, как мальчишка, не рассчитав глубину, макнулся по грудь.
И поняла, что снова чувствует холод, сырость, усталость. Даже лёгкое опьянение. Всё вернулось.
Всё стало другим.
Я убила человека.
Гарий, ворча и ругаясь, добрёл до рубахи, вынужден был окунуться ещё раз, чтобы достать. Потащился к берегу. Мона помогла ему выбраться.
— Тебе надо переодеться, — тихо сказала.
— Надо, — не стал спорить мальчишка, но сел на берегу. С него бежало аж ручьями, но он как будто не замечал холода.
Девочка шёпотом позвала его по имени. Гарий посмотрел на неё — бледное лицо, тревожно блестящие глаза. Сквозь безразличие пробилась мысль — да, кажется, это называется испуг. Она боится. Его? Надо её успокоить… Гарий неуверенно шевельнул губами, вспоминая, как надо улыбаться.
— Пошли. Ты простынешь, — Мона настойчиво потянула за руку — его запястье было ледяным.
У Гария почти получилось улыбнуться. Простуда — это было что-то из прошлой жизни. Возможность схватить насморк, сидя в мокрой одежде на сырой траве, представлялась ему совершеннейшей ерундой.
Мона решительно вздёрнула его на ноги. Гарий понял, что покоя ему не будет, и поплёлся следом.
Фургон, в котором жили Алек с братом, был опрокинут набок. Мона прикинула, сможет ли поставить его на колёса. Пожалуй, вот только наверняка повредила бы эти самые колёса. Пробравшись в опрокинутый фургон, она подхватила первые попавшиеся вещи и вынесла наружу, вытряхнула Гария из мокрой одежды и заставила переодеться. Напоследок накинула ему на плечи чёрно-красный плащ войя. Может быть, она слишком устала, но в этом ей почудилось какое-то недоброе предзнаменование.
Гарий немного воспрянул. Он проводил девочку к её фургону и даже попытался помочь залезть внутрь. Проигнорировав его руку, Мона закинула себя в дверной проём.
В "доме" никого не было. Она оглянулась, Гарий топтался снаружи.
— Поднимись тоже, — тихо попросила Мона. Если кому и нужна была помощь, то это ему — мальчишка едва не промахнулся мимо двери. Мона затащила его внутрь и задумалась — зачем?..
В маленькие окошки брезжил тусклый рассвет. В фургоне царил разгром и хаос. Мона, споткнувшись о выброшенные матерью на пол тряпки, добралась к своей кровати, села и какое-то время бессмысленно смотрела на Гария. Тот подпёр плечом косяк и так же пусто таращился на неё, держа руку у рукояти даги. Мона поняла, что и сама то и дело бессознательно касается громобоя. А ещё ей хотелось сказать мальчишке, что стоять так в дверном проёме не слишком разумно.
Подумав то же — или подслушав её мысли, он шагнул внутрь. Мона заставила себя встать, собрала тряпки и сунула в сундук. Прошлась по фургону, ставя вещи на место, убрала рассыпанное, разложила тряпки по сундукам. В этих действиях было что-то успокаивающее, она создавала порядок из хаоса, и смута в душе утишалась. Или так на неё действовало молчаливое присутствие Гария.
Она подняла голову, мальчишка смотрел странным взглядом.
— Что?.. — смутилась она.
— Нет, ничего, — он как будто очнулся, повертелся неловко, глянул наружу. — Я, наверное…
Мона запаниковала, поняв, что он сейчас уйдёт.
— Подожди… ведь твой фургон всё равно… оставайся пока здесь…
Гарий, недоумённо хмурясь, выслушал её лепетание. Мона прикусила губу.
— Посиди со мной. Мне страшно, — почему-то совершенно невозможные слова произнеслись очень легко. Раньше она нипочём не смогла бы сказать такого.
