Остается дать отпор как прихвостням Олларов, так и окружившим Талиг хищникам, избрать нового короля и заставить склониться перед ним всех, от последнего адуана до Эсперадора. Невозможно? Может быть, но «невозможно» – глупое слово. И трусливое к тому же. Это доказано хоть Дарамой, хоть лесом Святой Мартины, хоть тем, что сотворил Ворон у эшафота. Надо забыть слово «нельзя» и идти вперед, только так и можно победить.
– Монсеньор, – доложил из-за порога камердинер, рядом с которым торчал какой-то гимнет, – прибыл граф Лаптон. Он настаивает на немедленной встрече. Я проводил его в кабинет.
– Хорошо. Подайте туда вина. «Слез», не из самых старых. Носилки не отпускайте.
Из Лаптона такой же гимнет-капитан, как из Наля, но кузен, в отличие от родича Рокслеев, знал себе цену и умел себя вести. Он никогда не потащил бы подчиненных в дом, а Лаптон без гимнетов не ходит.
– Я могу уделить вам не более получаса. – Как трудно быть вежливым со сломанными костями, да еще глядя на дурака. – Вино сейчас подадут.
– Сожалею, но вынужден отказаться. – Толстяк протянул Ричарду украшенную печатями бумагу. – Я рад, что вы уладили дела с Создателем. Его прощение вам потребуется.
– «Пусть Создатель благ и милосерден, я, немилосердный, не прощу«, – заставил себя усмехнуться Ричард. Лаптон захлопал глазами – Дидериха он, естественно, не узнал. Дикон вскрыл пакет. По груди протащился холодный оползень, чудовищно тяжелый. Дыханье перехватило, и юноша не сразу понял смысл написанного. Пришлось перечитать.
«Именем Его Величества Карла Четвертого приказываю взять под стражу и доставить в Багерлее Ричарда Окделла, обвиняемого в государственной измене, соучастии в убийстве Его Величества Фердинанда Второго, покушении на жизнь регента Талига и Первого маршала Талига герцога Алва, лжесвидетельстве, расхищении государственной казны, соучастии в многочисленных убийствах и прочих преступлениях.
Арестованного надлежит содержать под строжайшим надзором, исключающим как возможность бегства, так и возможность самоубийства. В связи с полученным сегодня увечьем цепи надевать лишь в исключительном случае.
Совет Местоблюстителей Трона:
старейшина Совета Провинций Талига барон Кракл,
супрем Талига барон Кортней,
экстерриор Талига барон Вускерд.
– Я надеюсь, вы будете благоразумны. Мне не хотелось бы…
– Вы бы не посмели прийти сюда с… этим, будь я здоров. – Ни шпаги, ни кинжала, а подсвечник не поднять! – Трус и предатель!
– Не будьте смешным, – потребовал Лаптон и махнул рукой. За спиной Ричарда затопали чужие сапоги. – Не вам обвинять других в предательстве!
– Кракл поскромничал и забыл вписать в ордер мародерство, – раздавшийся голос был знакомым и мерзким, – а также глупость, приведшую к смерти кучи народа. Правда, покойные тоже были глупы и падки на дармовщину…
– Салиган?!
– Собственной персоной, мой юный недруг. – Мерзкий неряха встал рядом с Лаптоном и издевательски подмигнул. – Визит, так сказать, за визит. Лаптон, вы зря теряете время. Этого господина лучше всего перевозить в мешке, как его четвероногих родичей.
Отвесить Салигану пощечину Ричард не успел. Его схватили. Так неудачно, что юноша не смог удержаться от крика.
4
Не прошло и часа, как Марсель обнаружил, что в помрачении водрузил поднос с вином на стол, а мог бы и опрокинуть – зрелище того стоило. Рокэ по-прежнему лежал на ковре, хоть и с расшитой мимозами подушечкой под головой, а Валме сидел в кресле, приходил в себя и злился на маршала, который для начала сбежал, потом засел на всю зиму во всяких нохах и в конце концов свалился без сознания перед самым отъездом. И что теперь прикажете делать офицеру по особым поручениям? Его дело – исполнять эти самые получения, а не гоняться за ними по всему Талигу и не выуживать их из чужого бреда.
Виконт злобно втянул носом воздух и в четырехсотый раз наклонился над Алвой. Тот лежал с открытыми глазами, но толку от этого было немного. Валме поднес к потрескавшимся губам бокал «Крови», но пить Ворон не пожелал, а поить насильно Марсель умел только щенят. Обнадеживало то, что от жажды умирают не раньше, чем на четвертый день, а накануне вечером Алва был настолько в порядке, что собирался в одиночку отправиться в Ноймаринен, на прощанье осчастливив Альдо мечом Раканов. Может быть, даже осчастливил…
Ненужный бокал надо было куда-то девать, и Марсель допил «Кровь» сам, пытаясь при этом еще и рассуждать. О груде вещей, сумках в углу и брошенной на кресло кольчуге. Рядом валялась «старинная» одежда. Надеванная. Значит, Ворон благополучно вернулся, переоделся в дорожное платье, привел в порядок пистолеты, выбросил из сумок то, что счел лишним, и свалился.
Такое с ним уже бывало. Маршал рассказал об этом по дороге из Нохи – видимо, на всякий случай. И хорошо, потому что при виде крови на ковре и недвижного тела Валме едва не помчался за врачом. Он и помчался бы, не вспомни, что нохский коновал почел за благо оставить больного в покое. Приступы начинались одинаково: с обморока и кровотечения, потом приходили лихорадка и бред. Снадобья не помогали, не помогало ничего, кроме покоя, но ждать Марсель не собирался. Мысль о Левии он отверг сразу же – лежать Алва мог и в посольстве. В прошлый раз маршал провалялся без сознания больше суток, и еще неделю его шатало от стенки к стенке. Что будет сейчас, знали только кошки, но Шеманталя придется вернуть.
Валме сгреб в охапку амуницию «Рамиро Предателя», освобождая место на диване, но не рассчитал с кирасой. Та шмякнулась на ковер, напоминая о подлой маске и разбуянившихся матерьялистах. Все встало на свои места, и были эти места просто омерзительны.
– Я болван, – с некоторым удивлением произнес Валме. – А все потому, что не бергер и не адуан. Те бы сразу поняли, но мы оторвались от истоков, и вот вам результат…
Он не знал, что и где произошло, но рожа свалилась, а собаки взвыли. Что там плел про маску Коко? «Лик Полудня и обратный ему лик Полуночи»? И этот лик раз за разом валится на чужие головы… Излом, шестнадцатый день после суда, третий день Весенних Скал, сегодня… Алва упал именно тогда, когда грохнулась рожа! Или чуть позже, когда все они сходили с ума, а потом внезапно пришли в себя.
Валме в очередной раз взял Ворона за руку; та умудрилась стать еще горячей. Пульс колотился, как у загнанной лошади, да и дышал Рокэ слишком уж часто. Когда у человека лихорадка, ему смачивают лоб и виски, но это не лихорадка, это Леворукий знает что такое…
– Колодец, – внезапно отчетливо произнес Ворон. – Опять… Данар…
