***
И вновь, в который раз, пробуждение было достаточно необычным. Теплый луч уже давно путешествовал по моему лицу, вызывая своим теплом забавные щекочущие ощущения под шкуркой. Наконец, зловредное тепло добралось до моего носа, заставив сначала сморщиться, а затем – тихонько чихнуть, окончательно сбрасывая сонное оцепенение. Сознание включилось практически мгновенно, сбрасывая сонную одурь и прислушиваясь ко всем пяти чувствам, тотчас же принявшихся засыпать меня достаточно любопытными докладами. Судя по ощущению тепла и какой-то странной мягкости, я лежал в большой и очень удобной постели. Довольно необычная поза – на боку, с вытянутыми перед собой всеми четырьмя ногами. Судя по незначительной разнице температур, крылья не поместились вместе со мной и теперь вызывающе торчали из-под одеяла с другой стороны кровати, впрочем, даже не достигая ее края. Зрение все еще не вернулось ко мне, но, по крайней мере, я мог отчетливо ощущать причину его отсутствия – мягкую повязку, закрывавшую мои глаза и лоб. Кажется, это была «маска для сна»[64], хотя я слабо представлял себе причины, которые могли бы побудить моих спасителей нацепить ее на окоченевшую, да вдобавок, еще и накачавшуюся алкоголем кобылку. «Разве, только для смеха» – с неудовольствием подумал я, гадая, что еще могли сделать с моей бессознательной тушкой неизвестные хохмачи – «Ничче, главное – не связали. Счаз мы аккуратно снимем эту хрень…».
– «Ойййййй…» – прошипел я, прикрывая ногой глаза от резанувшего по ним яркого света. Похоже, делать, а потом думать – это у меня врожденное. Ведь не просто же так ее нацепили на мою рожицу, правда? Проморгавшись от яркого солнечного света, я откинулся на подушку и во все глаза принялся разглядывать окружающую обстановку, силясь понять, куда же занесла меня судьба.
«Забавно. Что за зал такой?».
Словно кисейная барыня, я возлежал на огромном «траходроме», размерами если не больше, то явно равном всей моей комнате в побитой жизнью кирпичной, оставшейся в прошлой жизни, пятиэтажке. Мягкие голубые одеяла, наброшенные сверху на мою тушку, своими размерами не уступали самой кровати, а странного цвета розовые подушки покрывали изголовье, словно лепестки расцветающей сакуры – склоны Фудзи в начале марта.
«Забавно» – подумал я, срывая с головы надоевшую маску, так и норовившую слезть обратно на глаза – «Как говорил Дядюшка Ньюкем, «Кто я, и где мои вещи?[65]». И что это за трубка такая… Ох блин!».
Лишь приподнявшись и начав крутить головой, я заметил Графита, устало уткнувшегося головой в свои скрещенные ноги, лежащие на краю моей кровати. Похоже, он бдел, неся неусыпную вахту над моей выловленной из проруби тушкой, но вскоре, сон сморил даже его. Но меня беспокоило даже не это – тихонько высвободив переднюю ногу из копыт тихо всхрапнувшего во сне пегаса, я медленно и очень аккуратно провел ей по своей шее, пока, наконец, не наткнулся на то, что искал. Откуда-то сбоку шеи, от меня отходила тонкая, практически невесомая трубочка, ведущая к одному из столбиков кровати, на котором красовался огромный, как люстра, стальной держатель, напоминающий причудливое гнездо из кронштейнов и крюков. Пять, а то и больше, было занято перевернутыми стеклянными флаконами, от которых, переплетаясь, отходили такие же трубки, на середине пути объединяясь в одну, ведущую ко мне. «Хубостантол», «Эквирутин» и даже «Остеомаджики Суккцинат» грозно глядели на меня своими пузатыми боками, периодически побулькивая, когда очередная порция лекарств поступала в переплетение трубок.
«Инфузионная система!» – догадался я, вновь осторожно ощупывая конец трубки – «Но почему именно в шею, или у лошадей нет подключички[66]? Как интересно…». Крепящаяся сбоку шеи хреновинка не давала мне покоя, и чтобы ненароком не выдернуть из себя катетер с непонятными, но явно очень нужными мне лекарствами, я откинулся на подушки, и стал с интересом осматривать это необычное место.
– «СКРАПС!» – рявкнул надо мной знакомый голос, в то время как кто-то большой, черный, и очень возбужденный, вскочил на кровать, вызвав у меня непроизвольный панический писк. От испуга, я вжался в подушки, крепко зажмурив глаза и натягивая на себя одеяло, словно это был щит, способный укрыть меня от любой опасности. Расставив ноги вокруг моего сжавшегося под одеялом тельца, надо мной нависал Графит, возбужденно сопя и разглядывая со странным выражением на морде, которого я раньше ни разу не замечал ни у одного из пони. Растроганное, сердитое и одновременно – очень счастливое, оно было необычно симпатичным в свете зимнего солнца, пробивающегося сквозь заиндевевшее окно комнаты. «Черт, куда-то меня уже не туда заносить стало!» – сердито подумал я, злясь на неожиданную выходку пегаса и одновременно – на свой, какой-то чисто кобылий испуг – «Такими темпами, скоро я буду «Голубую Луну» на бис исполнять! А ну, соберись, тряпка!».
– «Ты очнулась!» – не обращая внимания на мой испуг, завопил Графит, и, шаря копытами по одеялу, явно порываясь выцарапать меня из-под него для крепких, счастливых объятий.
– «Это твоя нога упирается в мой живот, или просто ты так рад меня видеть?» – иронично буркнул я, но не смог долго удерживать нахмуренную мину и улыбнулся, глядя на стушевавшегося пегаса, мгновенно соскочившего с постели и теперь глядевшего на меня обиженным взглядом наказанного щенка. Как там говорила принцесса – «А у тебя талант – обижать своих друзей», да?».
– «Прости» – наконец смягчился я, вылезая из-под одеяла и чувствуя укол вины, грозивший перерасти в очередной приступ самобичевания – «Просто не смогла удержаться от подколки. Ну, и где же мои обнимашки, спаситель погибающих кобылок?».
Воспламененный моим вопросом, Графит мгновенно сбросил с себя обиженный вид и вновь сунулся ко мне, склонившись над краем кровати. Несмотря на внешнюю порывистость, его объятия были осторожными и нежными, словно в его ногах была хрупкая, готовая рассыпаться от неосторожного прикосновения снежная фигура.
– «Спасибо тебе» – прошептал я, упираясь носом в мощную шею и чувствуя, как на глаза наворачивается непрошенная влага – «Спасибо что не бросил… Нашел…».
– «Конечно же нашел! Я чуть с ума не сошел, пока разыскивал тебя в этой метели. Ну зачем, зачем ты полетела за этим паровозом, глупая? Ведь даже проникнув в кабину, ты бы не смогла его остановить – управлять такими сложными машинами могут лишь опытные машинисты, и тебе… НАМ очень повезло, что ты смогла выплыть из его будки, когда паровоз сошел с рельс».
