Тем временем Терций вспомнил ещё кое-что:
– Мы с Дёмой оставались с Безмолвными и запечатывали комнату – не сильно помогло, конечно. А потом заметили тебя и этого мертвеца. Прежде чем успели что-то сделать, он уже отлетел, а ты упала на пол.
– Рана несерьёзная. Целители держат здесь скорее ради профилактики, а так говорят, ничего сильно важного не задето.
– Конечно, это сейчас лёжа в палате кажется не страшным. Но в тот момент!.. Видела бы ты Дёму. Он как с ума сошёл, весь бледный и взвинченный. Сколько знаю, впервые таким видел. Он быстрее всех оказался рядом, помогал целителям, нёс едва не досюда, пока не додумались носилки сделать.
– Правда? Вот стыд то…
– Уверен, если бы не дела рода, он до сих пор сидел здесь и не отходил ни на шаг. Такого от него никогда не дождёшься, обычно он прячет эмоции и заботу, но ты…исключение. Прими к сведению, потому что мы уже давно поставили на то, когда же вы раскроете глаза и осчастливите нас своей парой.
Элина зарылась лицом в ладони. Щёки пылали, но это только злило. Что за глупости говорит? Неужели она была настолько очевидной? Дёма ведь возненавидит её. От подколок и шуточек ему будет только противно.
– О Боги, это ужасно, – простонала сдавленно. – Пожалуйста, скажи, что Дёма об этом не знает. Я не смогу смотреть ему в глаза.
– Ответь честно, он тебе нравится?
Такой прямолинейности она и боялась. Что прикажите говорить? Как не сделать хуже? Одно дело, когда Десма сводит всех и каждого, и можно отшутиться, сбежать, спрятаться. Другое, когда спрашивает не абы кто, а его лучший друг, и надеяться на сохранность тайны, то же что розовые очки вернуть на место – наивно.
– Не знаю. Это и не важно ведь. Просто не надо втягивать Дёму. Несмешная получится шутка.
Опять это выражение лица. Так и Десма смотрела, будто знала больше, видела шире. Да только и Элина помнила, чем грозит пустая вера в сказки.
– Не прячь голову в песок, а смотри на вещи прямо, ладно? Я не собираюсь учить тебя жизни, но не упусти то, о чём потом пожалеешь. Послушай…
Терций вдруг осёкся, губы поджал недовольно.
– Я всё понимаю, – опять вернулось чувство вины, того, что лучше ей сейчас заткнуться и сгладить всякие углы. Только что-то пошло не так.
– Не в этом дело…
– Carpe diem. Лови мгновение, пока не стало поздно. Ты ведь это пытаешься донести? Если ничего не делать, потом будешь жалеть: счастье было рядом, а ты слишком трусливая и неуверенная упустила его.
– Принцесса…
– Часики тикают, время идёт, – Элина нерадостно улыбнулась. – Успевай, пока можешь, а то потом не сможешь, и станешь себе главным врагом. Даже в старости не будет чего рассказать внукам…
– Скарядие смертельно, – перебил резко и, казалось, невпопад. – Даже если пьёшь все настои и лекарства, рано или поздно умрёшь. Год, два, в лучшем случае лет десять. Поэтому каждый день я боюсь, что, заснув, не проснусь, что завтра для меня не будет. Но боюсь я не смерти – плевать, хоть прямо сейчас ройте яму. Я боюсь, что чего-то не успел. Просто потому что струсил, устал или не поверил. Потому что решил – мне это не важно и не нужно. Понимаешь о чём я?
Она кивнула повинно, быстро растеряв всякий запал. Догадки оказались верны. Только не так хотелось выведать это. Руки вцепились в одеяло. Как велико было желание вновь спрятаться и уйти от разговора. Терций всегда оставлял впечатление неунывающего человека, давно принявшего свои изъяны, свои шрамы и болезнь. Но, похоже, она ошиблась. Не суди книгу по обложке.
– Я не люблю говорить об этом, и ты, уверен, ни разу не слышала, как кто-то из наших поднимал бы «щекотливую тему». Но ты удивительная, знаешь? Мне в самом деле хочется рассказать. Наверно, потому что знаю: постараешься понять и влезть в мою шкуру, даже если это значит испытать и всю ту боль тоже. Я давно раскусил тебя, мать Тереза и принцесса Диана в одном обличье.
– Не говори глупостей, – как вообще на такое можно ответь? – По твоим словам, я прямо-таки идеал. Но это не так.
– Идеальных нет, – согласился, – но разве тот, кто пытается в каждом разглядеть лучшее и каждому дать шанс «побыть человеком», не достоин хотя бы уважения? Немногие готовы ценить людей за то, что они люди: с чувствами, страхами и желаниями.
Должно быть это лучшая похвала за всю её жизнь. Столь ненавязчивая и простая. Пусть и совсем не похожая. Хотелось рассмеяться, а может и заплакать, но вместо этого Элина попросила:
– Так ты расскажешь?..
Терций посмотрел ей прямо в глаза и, выждав некоего мгновения, а может разглядев-таки что-то, начал:
– Прошло уже где-то полтора года. Официальная версия, всем известная, звучит так. Мой брат, его друг и я поехали летом на места поклонений: в Горемыловку, где якобы похоронен Хорс. Разыгралась непогода, мы заплутали и набрели на полунощые земли. А там Железные стражи. Его друг погиб, я оказался заражён.
Холод сковал его голос. Так зачитывали протоколы и приказы, но точно не делились болью.
– Значит, всё это не правда?
Терций медленно кивнул.
– Сказки брата, лишь бы отбелиться перед Канцелярией, – вздохнув глубоко, он готовился к настоящему и неприкрытому. – Это действительно случилось летом. Только вот никуда мы не ездили, а остались дома. Тот день был обычным, настолько, что стёрся бы из памяти в ту же ночь. Но вместо этого стал роковым. Они перебрали, Гера и Лёва. Как школьники дорвались до отцовской винной коллекции. А потом и вести себя стали соответствующе. То на крышу залезут и горланят, то разобью тётушкин сервиз. Напоследок им захотелось поохотиться. На неключей.
Произнесённая в слух правда обожгла язык. Он скривился.
– Я пытался их остановить. Мы не можем вредить неключам. Не должны. Поэтому, когда они стали, как зверьё последнее, бросаться на местную детвору, я вступился. И так навсегда лишился возможности ходить. Гера попал куда-то в нерв, ноги отказали.
– Но почему тогда?..
– Целители могли бы вылечить, будь это открытая рана. Будь это сломанная спина или проткнутая насквозь печень. Но всё дело в мече брата. Он создал его сам. Из праха нечистых, из закалённой стали полунощья. Это хуже яда. Даже хуже Скарядия. Ведь скорее всего я бы умер в тот же день, – Терция вдруг охватила злость. – Но разве мог Гера это позволить? Был один обряд, за который он упёк человека на пожизненное. «Скупь-жель» да только не простой, а ещё хуже. Нужно было принести жертву Морене. Человеческую жертву. И тогда она поменяет жизни и судьбы.
Терций замолчал, и эта тишина сказала всё сама за себя. Элина потянулась и аккуратно разжала до побелевших костяшек сжатые в кулак пальцы.
– Поэтому ты его ненавидишь?
– Лучше бы он оставил меня тогда. Лучше бы Лев бежал, не оглядываясь. Я занял его место. Я убийца. Да и что толку если стал калекой, которого то пинают и смеются, то затем жалеют. Что из этого хуже? Даже не знаю. Для большинства я второсортен, лишён будущего, пародия разрушителя. И ведь всё это правда. У меня почти нет сил. И нет времени.
Элина кожей чувствовала всю боль и ненависть. Вот значит, каково это? Она впервые оказалась по другую сторону, когда хотелось переубедить и поддержать, доказать, что сказанное – лживые слова. Убеждённость Терция резала по живому – словно её отражение, да только искажённое зазеркальем.
– Знаешь, – волнение губило искренность, но Элина радовалась, что вообще нашла слова, – а я, наоборот, рада, что ты сейчас здесь. Пусть цена и непомерна. Если бы в тот день ты умер, мы никогда бы не узнали друг друга. Весь мир бы изменился, лишился такого прекрасного человека и друга. Представь, что бы сказал Дёма. Или Каллист с Десмой. Ты много значишь для них, и поверь мне, я-то знаю, потеря близкого навсегда оставляет след в нас, до конца дней. И плевать должно быть, что там говорят всякие пираньи. Они найдут к чему придраться, даже если ты само совершенство. А шрамы…Десма научила меня, что стыдиться и скрывать самих себя – только вред. То, что там думают другие, только их проблемы. Всё же иногда её стоит послушаться.
