— Может, и слышал что, — Зимин нажевал сот, слепил свечку, стал поджигать. — Знаешь, я телевизор смотрю с утра до вечера, так там много интересного кажут. То рептилоиды озоруют, то розенкрейцеры новый порядок устанавливают, короче, сплошной эгрегор всевластья. Про книжки тоже рассказывают разное. Логос, все дела, в центре Земли в пещере спрятана книга судеб. А ты про какие поведаешь?
Свечка разгорелась, стала стрелять воском, брызнула Ко–косову на руку, он дернулся.
— Я видел один раз подобную штуку, — Кокосов потряс книжкой про мелиорацию. — И читал про это. Книги шепота.
— Рукопись, найденная в табуретке, — улыбнулся Зимин.
— Пусть так. Это странное явление, весьма и весьма странное, оно, кстати, описано в соответствующей литературе.
— Рукопись, найденная в пианине, — улыбнулся Зимин.
— Нельзя недооценивать, — помотал головой Кокосов. — Эти вещи не совсем безопасные. То есть совсем небезопасные. Книги шепота не появляются просто так, это знак.
— Кокосов, не напрягай, — попросил Зимин. — Я с тобой знаком всего ничего, а капитально хочу тебя убить из рогатки с оптическим прицелом. Знак, знак, какой, к черту, знак?
— Ты мне договорить то дашь?
Зимин вдруг подумал, что к Кокосову он уже немного привык. Не так чтобы совсем, но привык. Как к бородавке. Сначала бородавку ненавидят, пытаются выжечь нитратом серебра, или йодом, или народными средствами, а потом к ней привыкают.
Вот так и Кокосов.
— Ладно, — Зимин затушил свечку. — Рассказывай. Наверняка это душераздирающая история.
— Во многом. Одним словом, это еще в девятнадцатом веке подметили — что иногда в больших библиотеках появляются как бы ничейные книги. Сначала думают, что эти книги кто то забыл, или подарил, или от предков остались, короче, не обращают внимания. А потом кто то находит эту книгу. И начинается.
Кокосов, как обычно, перешел на зловещий шепот. Бородавка, подумал Зимин. Точно, бородавка. — Эти книги обычно содержат некую информацию… Зимин немного всхлипнул. От слова «информация». Информация ему совсем не нравилась.
— И что? — ехидно спросил он.
— Понимаешь, это закон больших чисел. Вот если есть, допустим, большой склад, на котором хранится лимонад. Пять миллионов банок или больше. Так вот, в процессе логистики всегда выясняется, что этих банок не пять миллионов, а, допустим, пять миллионов двадцать три. И появление этих двадцати трех банок никто объяснить не может! Они возникают как будто сами! Понимаешь?
— Нет, — признался Зимин.
— Это трудно понять, понимаю. Я специально выяснял, проводил беседу со специалистами, работающими на складах, им незачем врать. Феномен требует самого пристального изучения…
— При чем здесь лимонад? — поинтересовался Зимин.
— Ни при чем, просто лимонад я взял для иллюстрации, — пояснил Кокосов. — Закон больших чисел, он не только к предметам относится, он и к информации относится. Человечество накопило критические объемы информации, это уже давно стало ясно. Ее накопили много уже в девятнадцатом веке, но в двадцатом и двадцать первом критическая масса была перекрыта. И книги шепота стали появляться гораздо чаще.
Зимин кивнул.
— Зря сомневаешься, — сказал Кокосов. — Эта книга… Он потряс «Мелиорацией».
— Эту книгу ты нашел не случайно. Это вообще все не случайно. Этим нельзя пренебрегать, потому что последствия могут быть самые ужасные!
— Не сомневаюсь, — согласился Зимин. — В жизни вообще случайного мало.
— У меня есть теория, — Кокосов улыбнулся. — Насчет этих книг, карт, странных механизмов. Мне кажется…
— Теория — это хорошо, — перебил Зимин. — Я сам люблю всякие теории…
Он поглядел в окно и убедился, что дождь усилился.
— Эта теория объясняет…
— А если они исчезают? — спросил вдруг Зимин.
— Кто? — не понял Кокосов.
— Банки. Ну, банки появляются — это понятно. А если они • исчезают?
Кокосов задумался.
— Вот и я о том, — вздохнул Зимин. — Вопросов всегда больше, чем ответов. — Отец скоро прийти должен, что то задерживается. А связь барахлит.
— Это от электричества, — пояснил Кокосов. — Может, он записку где оставил?
— Точно! Надо посмотреть в его комнате. Подожди, я сейчас…
Зимин вручил Кокосову меч и поспешил в комнату отца.
Она была третьей, в самом конце коридора. Здесь коробок оказалось еще больше. Зимин протискивался уже с трудом, не понимая, зачем отец начал эти коробки собирать и чем они забиты.
Дверь в комнату отца оказалась почему то закрыта, и Зимин потратил несколько минут, пытаясь на ощупь найти ключ. Обычно отец прятал его над косяком, но в этот раз ключ нашелся не там, а сбоку, на гвоздике.
Зимин открыл дверь, отметив, что замок стал туговат, надо бы смазать. Он вступил в темноту.
— Эй! — сказал он.
Голос необычно отразился от стен, точно комната была…
Рукопись, найденная в табуретке
Зимин сел.
Голова болела. То есть не болела, а как то… Замерзла, что ли.
На затылке надувалась шишка. От хорошего удара. Кто то его стукнул… Кто то! Кокосов! Эта сволочь подкралась сзади и зачем то приложила его по затылку… Чем то.
В ушах шумело от удара. Равномерный гул, он заполнил собой все окружающее пространство.
Зимин перевернулся на четвереньки и пополз к окну. Шторы, тяжелые и плотные, он потянул их в стороны, и на него обрушилась пыльная лавина, Зимин задохнулся и принялся чихать и кашлять, долго чихал, пока из глаз не потекли слезы.
Потом посмотрел в окно и ничего не увидел. Окно было запылено, засалено и загрязнено настолько, что сквозь него еле пробивался свет.
Там, на улице, явно что то происходило. Потому что грохот доносился оттуда. Иногда еще что то вспыхивало электрическим светом, но разглядеть сквозь стекло ничего не удавалось.
Он оглянулся.
Все было прозаичнее. Никакого Кокосова — на полу лежала тяжелая вешалка, высокая, с толстыми круглыми рогами для шапок, видимо, она на голову и упала. Зимин пощупал шишку.
Хорошая шишка, с бильярдный шар. Зимин подумал, что бы случилось, если бы…
Комната была пуста. Совсем. Никакой мебели. Ни стола, ни кровати, ни кресел, ни стеллажей, ни маленького верстака, ни люстры. Ничего. Только старая вешалка, никому, как выясняется, не нужная, пригодная только для того, чтобы треснуть человека по затылку — ага, понятно, ножка то подломлена.
Со стен исчезли ковры, три штуки. С пола пропали половики, и теперь он желтел, как покойник. Люстра, большая, чуть ли не дореволюционная, и та исчезла, из потолка торчали два провода, на них пыль.
