Но, на счастье, штормов пока не случалось. Ветер, правда, обычно был довольно крепкий, а волнение весьма сильное, и оттого первые два дня Гая мутило и рвало. Еду ему приносили исправно; дважды в день ее подсовывали под мокрый полог и с помощью особого крюка двигали вплотную к решетке. Но аппетит у Гая появился лишь к концу третьего дня. Он съел тогда все, что было в плоском котелке, а именно: чуть подгорелую кашу с мясом, два пшеничных сухаря, пропитанных медом, моченое яблоко, какой-то диковинный кисловатый фрукт и горсть изюма. Следующий завтрак был не хуже, и Гай сделал вывод, что его действительно держат на особом положении. Вряд ли экипаж столовался так же разнообразно; тралланы, скорей всего, обходились только пустой кашей да сухарями. Хотя как знать…
Вскоре Гай привык к своей новой жизни и смирился с ней. Уже и пребывание в клетке казалось ему не столь страшным. Он находил в этом и хорошие стороны. Ведь крепкая решетка защищала его от лютых дикарей, которые с самого детства вселяли в него трепет.
Он считал дни морского путешествия и гадал, чем же оно закончится.
В то, что его хотят убить, он не верил.
И он вспоминал слова, однажды сказанные Гриффом: «Запомни, маленький мастер: с тем, кто с тобой заговаривает, всегда можно договориться».
Гай надеялся, что уж как-нибудь он сумеет договориться с уродливым человеком, так запросто повелевающим тралланами.
Утро шестого дня выдалось особенно шумным. Прислушиваясь к топоту и переговорам тралланов, угадывая перемены в движении корабля, Гай заподозрил, что морское приключение близится к концу; а когда он услышал гомон чаек и гул прибоя, то уверился в своем предположении окончательно. В нетерпении стал ждать, когда с клетки снимут завесь. А более того, ему хотелось выйти из своей тесной тюрьмы и выпрямиться наконец-то во весь рост, потянуться так, чтоб кости захрустели и в глазах помутилось.
Но ожидания не оправдались: из клетки его выпускать не спешили, покров не убрали.
Корабль довольно долго шел на веслах; потом, царапая брюхо об отмель, остановился. Гай к тому времени весь истомился. И он очень обрадовался, услышав обращенный к нему голос:
– Милостью божьей прибыли, почтенный писец. Сейчас разгрузимся, а там и до тебя дело дойдет.
– А где мы? – спросил Гай, подползая ближе к решетке и хватаясь за прутья.
– Тебе это лучше не знать. Ты спроси другое: зачем ты тут.
– И зачем же?
– Будет тебе одна маленькая задача. Выполнишь ее – и пойдешь на все четыре стороны.
– А что надо сделать?
– Перепишешь некоторые буквы из «Заповеди Имма» в том порядке, как мы тебе велим. И уж, пожалуйста, постарайся на совесть!
– Да я хоть всю заповедь перепишу! – обрадовался Гай.
– Всю не нужно, – строго одернул его невидимый собеседник. – Только те буквы, что мы тебе укажем…
Разъяснив таким образом предстоящее писцу дело, человек удалился. А у Гая на душе стало совсем спокойно.
Так что, когда к его клетке подошли дурно пахнущие тралланы и, взявшись за ручки, приподняли ее, Гай спокойно улегся на полу и стал размышлять, как бы ему потом найти сгинувших Лори и Скабби…
В тот день он так ничего и не увидел – плотная ткань закрывала клетку до самого вечера.
Неизвестно, сколько бы еще откладывал Тильт свой побег. Но однажды в привычной работе случился непонятный перерыв.
Целых три дня Тильт бездельничал, гадая, с чем может быть связана эта пауза.
Все разъяснил явившийся Дьилус.
– Что невесел, почтенный мастер? Заскучал без работы?
Тильт зевнул и сел на постели. От скуки он не страдал. Днем спал или, лежа на нарах, глядел в потолок и обдумывал свои тексты. А ночью брался за перо.
Но вряд ли об этом стоило рассказывать служителю Драна.
– А цветок-то ожил, – удивился Дьилус, разворачивая стул.
– Ага, – отозвался Тильт и снова зевнул.
– Поразительно, насколько порой живое умеет приспосабливаться. – Дьилус устроился на стуле, закинул ногу за ногу. Тильт отметил, что на лбу служителя появился свежий шрам.
– Небось гадаешь, почему это мы оставили тебя без работы.
Тильт пожал плечами.
– Хочу тебя обрадовать, – сказал Дьилус. – Книга почти завершена. Сейчас мы готовимся к Празднику Возрождения и надеемся, что он случится в новолуние. Отсюда и небольшая заминка. А кроме того… – Дьилус поморщился. – Возникли некоторые трудности. С некоторыми нужными бумагами. Но мы пытаемся разобраться с этой проблемой. И, думаю, разберемся… Так что, почтенный мастер, отдыхай и будь готов завершить Книгу. Должен тебе сказать, что мы очень довольны твоей работой. Даже я признаю, что брат Заталэйн не ошибся, выбрав тебя для такого ответственного дела. Очень жаль, что он не дожил до этого дня.
– И сколько еще мне надо будет написать?
– Ну, думаю, ты справишься за один день. И тут же получишь свободу. Мы даже отвезем тебя туда, куда скажешь.
– А если я откажусь дописывать Книгу?
– Ты опять за свое, почтенный мастер? – нахмурился Дьилус.
– Мне просто интересно.
– Значит, Книгу завершит твой друг Далька.
– Он мне не друг.
– Считаешь его предателем?
– Я не считаю его своим другом.
– А ты изменился, писец. – Дьилус широко улыбнулся. Его изрезанное лицо страшным образом исказилось – растянулась прошитая проволокой губа, брызнула кровью на подбородок. – Сильно изменился. Я давно это заметил. Силу, что ли, какую почуял. Или настоящим мастером начал себя считать. А может, задумал чего?… Ты голову-то не опускай. Ты в глаза, в глаза мне смотри…
Тильт смотрел – и в здоровый глаз Дьилуса, и на его заросшую диким мясом глазницу.
– А почему, – с нажимом в голосе спросил он, – вы сами не можете завершить эту книгу? Почему вы сами не могли ее написать?
– Книга Драна священна, – Дьилус отвел взгляд. – Служители его не должны писать священные строки. Это могут делать только посторонние люди. Такие, как ты. И как твой друг Далька.
Он врал. Или чего-то недоговаривал. Тильт понял это, почувствовал, угадал.
А вскоре ему открылось и кое-что еще…
Едва Дьилус ушел, как в заложенной камнями нише ожил Ферб. Он захрипел, зафыркал, привлекая внимание Тильта.
– Тихо! – прикрикнул молодой мастер на некстати расшумевшегося разбойника. – Да замолчи ты! Он еще может вернуться!
Но Ферб и не думал успокаиваться. И раздосадованный Тильт был вынужден достать с высокой полки свернутые в трубку листы.
Сначала он собирался вообще лишить Ферба голоса. Но в доносящихся из-за стены хрипах ему послышался некий призыв – разбойник шумел неспроста, он явно хотел сообщить нечто очень важное.
