Говорят также, что в благодарность за сии строки Безумное Облако ударил спутника палкой по плечам.
Но мало ли о чем болтают пустомели?
XVII. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
— Стой, стрелять буду! — встрепанным Петрушкой выныривает из-за книжных штабелей знакомый всему читающему населению города «книгопродАвец». — Когда ваша новая книга выйдет?
— Так меньше месяца назад ведь вышла! — изумленно отвечают двое, воззрясь на чудака. — Вон, у тебя поверх пачки лежит…
«КнигопродАвец» по кличке Миха-балочный с презрением машет рукой: послушайте их, люди добрые, чего городят!
— Какая ж она новая?! Следующая когда будет? Меня покупатели задолбали…
Двое молчат.
Улыбаются.
— Ну, парни! — Миха-балочный тоже выдает ухмылку во весь рот. — Ну, вы даете! Сколько ж можно один сюжет кроить?!
— Сюжет? — спрашивают двое.
— А то?! Сплошной наумняк! Каждый раз начинаете с такого замороченного куска страниц на пять-десять, что половина читателей сразу обламывается и книгу закрывает! И финал — разве ж это финал? Сплошное недоразумение! Кто? кого? зачем? — хрен поймешь! Продолжение, что ли, писать будете?!
— А покупатели? — спрашивают двое.
По лицам видно: продолжения не предвидится.
— Что покупатели?!
— Ну, которые задолбали…
— А что покупатели?! Такие же дураки, как… как… — Миха-балочный понимает, что у него случилась мелкая неувязочка в тезисах, думает секунду-другую и подводит итог, смеясь:
— Такие же дураки, как я!
Вокруг постепенно начинает собираться толпа, слушают, кто-то пытается вставить свою реплику.
— …А вот это…
— А вот это как раз не то, что…
— Вот именно, не то что всякие там…,
— Не гони! Сам ты всякий там… и тут ты тоже всякий!…
— Ну, это вообще идеальный вариант: когда читаешь запоем, а потом понимаешь, что надо перечитать, — потому что тянет вернуться, договорить, доспорить…
— Ну, мля, не одну ж нетленку ваять! Надо и для народа чего-нибудь, позабойнее… «Вор в законе» читал?
— Раз «в законе», значит, точно для народа…
— Наиздавали тут! Всяких… как их…
Двое не слушают.
Сворачивают к букинистике: старые потрепанные томики лежат прямо на клеенке, у ног.
Один берет вторую от угла книгу, листает, останавливается, еле заметно шевеля губами; второй глядит через плечо.
«…я начинаю понимать, что „надеть маску“ — процесс такой же сложный, как вжиться в роль. Задолго до начала представления артист стоит подле зеркала. Мальчик подает ему маску. Артист осторожно берет ее и молча вглядывается в ее черты. Незаметно меняется выражение глаз, облик становится иным. Маска как бы переходит в человека. И тогда медленно и торжественно он надевает маску и поворачивается к зеркалу. Их уже нет по отдельности, человека и маски, теперь это целое».
— Сколько стоит? — спрашивают двое. Выслушав ответ, отдают горсть мелочи старому продавцу в очках.
Одна дужка очков перевязана изолентой.
Старик благодарит, лезет в какие-то коробки, достает брата-близнеца только что купленной книги; кладет на место прежней.
Черная обложка.
Белые буквы.
Григорий Козинцев, «Пространство трагедии».
А двое уходят прочь.
Даже не задержавшись у столба с объявлением:
"ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ МЕДИТАЦИЯ
Полное снятие стрессов, рост ощущения счастья и внутреннего спокойствия, ликвидация последствий наведения порчи, обучение выходу из тела, астральный бой, формирование ситуаций, повышение коммуникадельности и умение воздействовать на собеседника нетрадиционными способами.
Всего за три месяца Вы, не прилагая больших…"
Остаток текста оторван вместе с одним из нарезанных под объявлением телефонов. Зато в левом нижнем углу остается еще много пространства, белой пустоты бумаги, куда можно вписать что угодно.
Пустота.
Пространство.
Пространство трагедии.
ОПЫТ ПОСЛЕСЛОВИЯ К «НОПЭРАПОН или ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ» или РАЗГОВОР О ЗЕРКАЛАХ
Эти стихи были присланы нам их авторами. Мы же, счастливые тем, что «Нопэрапон» сумел прямым или косвенным образом послужить толчком для вдохновения, испытывая глубокую благодарность к поэтам и не зная иного способа отблагодарить их за удивительное созвучие сердец, — искренне хотели бы опубликовать эти строки в качестве послесловия к переизданию романа.
В конце концов, можно ли найти лучшие слова?!
Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (Г.Л. Олди)
АКРОСТИХ, КАК ВЫЯСНИЛОСЬ ВПОСЛЕДСТВИИ…
Ночь стареет. Болью, ноющей в виске,
Отзовется
Проступающий до времени рассвет.
Это утро.
Рокот ветра и улитка на песке.
Акварелью
Прорисованный актера силуэт.
Он не спал.
Не засыпалось: а теперь пора вставать.
Утро, сцена,
Склоки, роли, репетиции, игра.
Тихо тенью:
А позволено ли будет не сыграть?
Лишь мгновенье
Он осмеливался думать как вчера.
Только тщетно:
Боль до срока попрощалась и ушла.
Он остался.
Лед в ладонях.
И зола.
Van Lyo
Небо втоптано в лед.
Искры гаснут, шипя,
На моих руках,
На моих глазах,
На моей душе.
И свистит клинок,
Рассекающий плоть
Ветра.
Я петь не могу
И не хочу
Стонать.
И я запираю крик,
Закусив губу.
Красные
Слезы текут
По подбородку. Кап!
Кап…
Кап.
Жужжание мух безумия,
Слетевшихся
К ошметкам тухлых мыслей,
Невыносимо.
Но из трещины в груди
Немножко видно солнце.
Точицкая Евгения (Шамара)
Изящно и прихотливо
Ложится на землю перо.
Стремительны камень и сталь.
Точицкая Евгения (Шамара)
Иногда мне кажется, что в мире существуют
Только книги.
(Не смейтесь.
Или смейтесь. Неважно.)
Повторю:
В этом, реальном мире
Существуют только книги.
Наша жизнь -
Это отсвет их страниц.
Наши судьбы -
Это эхо их слов.
Книге все равно, написана она или нет.
Если она возьмется за тебя -
Ты ее проживешь.
Может быть, при этом ты ее напишешь,
Может быть, при этом ты ее прочтешь.
Это почти не имеет значения.
Мы -
Театр теней в руках книг.
Это странно и почти страшно,
Но это так.
Альвдис Н.Н. Рутиэн
