Так продвигались они к Иссельрину, пока, однажды, не увидели шпили его башен, разноцветную черепицу островерхих крыш и кованый ажур флюгеров. В гостеприимно распахнутые городские ворота, въезжали роскошные кавалькады знати; входили, одетые в свои лучшие, праздничные одежды жители окрестных деревень и соседних городков.
Иссельрин, расцвеченный флагами ремесленных гильдий и гербами знатных домов, жил в предвкушении праздника. Двери всех таверн, кабаков и гостиниц были распахнуты для гостей. На каждом шагу лавки и уличные лотки предлагали свои товары.
Компания варвара, дворфа, дроу и двух женщин, пройдя городские ворота, после недолгих поисков - все дешевые гостиницы оказались заняты - остановились, наконец, в “Золотом приюте”, где сняли две комнаты. Обретя пристанище, Ивэ и Ника, оставили мужчин в таверне гостиницы накачиваться пивом и пригрозив им немыслимыми карами, если они устроят здесь дебош, ушли в город - осмотреться и послушать последние новости.
Иссельрин волновался в ожидании турнира менестрелей. То тут, то там Ника и Ивэ слышали возбужденное обсуждение того, кто из менестрелей прибыл в город, и кто из них уже заявил о себе комиссии герцога, и все, без исключения, были уверены в победе Джеромо Прекрасноголосого, который неизменно выходил победителем на турнирах менестрелей в Иссельрине.
— Надо бы заявить о тебе, этой самой герцогской, комиссии, - вдруг повернулась к Нике Ивэ и, оглядев ее с ног до головы, добавила: - Да прикупить тебе приличное платье.
— Ну и шуточки у тебя, - обиделась Ника, не поверив в серьезность ее слов и подумав, что она опять пытается поддеть ее.
— Ну, а что ты теряешь? Может тебя, вообще, отвергнет эта самая герцогская комиссия, но зато мы сможем найти какую-нибудь причину встретиться с магом герцога, если попадем во дворец, — Ивэ была сама серьезность.
— Но… разве для этого, обязательно заявлять о себе? - попыталась увильнуть Ника.
— Чего ты трусишь? Просто заяви о себе, может тогда вообще не нужено будет искать никакого повода, чтобы встретиться с магом.
Ника колебалась. Неизвестно, чего она боялась больше: безжалостного язычка Ивэ или необходимости предстать перед герцогской комиссией, выставив себя на всеобщее посмешище. Но Ивэ уже спрашивала у первого встречного дорогу к дворцу герцога, не оставляя Нике выбора. Прохожий, окинув их оценивающим взглядом, рассказал как до него добраться.
— Небось, желаете посмотреть на менестрелей, да предложить им свои услуги, а красотки? - поинтересовался он.
Не удостоив его ответом и не поблагодарив, Ивэ отвернулась и направилась в указанном направлении, потянув за собой Нику. Протискиваясь сквозь плотную толпу, раздавая подзатыльники незадачливым воришкам, пытавшимся стянуть у нее кошелек, Ивэ вывела Нику к узкой улочке, по которой они дошли до каменной ограды герцогского дворца. Идя вдоль нее, они рассматривали красную черепицу крыш круглых башенок, видневшихся сквозь зелень стройных кипарисов, галереи украшенные причудливой лепниной и балконы увитые розами. Девушки дошли до высоких распахнутых кованых ворот, выводящих на мощеный двор, где толпилось множество народу.
Ника невольно остановилась, разглядывая эту изысканную публику. Все находившиеся здесь имели богемный вид: волосы до плеч, облегающие одежды, ярких кричащих цветов, манерность жестов, неискренность приветственных возгласов и наигранной радости, сочетающейся с осознанием важности собственной персоны. Отовсюду слышались наигрыши на лютнях и негромкие напевы. Это были, прибывшие в Иссельрин, искать признания и славы, менестрели и трубадуры, спешившие сейчас заявить о себе герцогской комиссии, состоящей из мажордома с замашками вельможи и приданного ему тщедушного канцеляриста, что должен был вписывать в список будущих участников турнира.
Эта, так называемая, комиссия, состоящая из двух человек, расположилась за мраморным столом под тенью раскидистого куста жасмина. На белом мраморе стола перед мажордомом уже высилась кучка монет. Видимо, за участие в состязании взималась, судя по достоинству монет, чисто символическая плата.
Менестрели: молодые с робостью и надеждой, пожилые с достоинством и самоуверенностью, подходили к столу, называли себя и в зависимости от того, что отвечал им мажордом, отходили, либо подавленные, либо едва сдерживая свой гнев. Мало было тех, кто торопливо развязывал кошелек и дрожащими пальцами выкладывал монеты на стол, а канцелярист старательно выводя пером по пергаменту, вносил его имя в список. Тогда счастливчики со светящимися глазами, и вдохновенными лицами отходили от стола, не слыша, не видя ничего и никого, придавленные своей радостью.
Ивэ направилась было к столу, но Ника торопливо удержала ее, схватив за руку.
— Подожди. Давай сначала посмотрим.
— Хорошо, - согласилась Ивэ. — Однако, как я поняла из трепа этих самодовольных петушков, сегодня последний день подачи заявок на участие в турнире. Так, что лучше не тянуть.
Они подошли к жасминовым кустам и встали в их тени, в сторонке, чтобы видеть и слышать то, что происходит у стола, но при этом не мешать подходящим к нему. Через какое-то время они разобрались в порядке отбора менестрелей на предстоящее состязание. То, что принимался не каждый желающий, стало ясно сразу, как и то, что никакого предварительного прослушивания не было и не предвиделось. Все происходило намного проще. Когда к столу подходил менестрель или трубадур, желающий поучаствовать в выяснении того чье пение искуснее, мажордом интересовался под каким именем его знает публика и когда певец назывался, он разворачивал свиток, что был у него в руках и внимательно искал в нем названное имя.
— Сожалею, господин менестрель, но вы не внесены герцогом в список известных его двору певцов, а потому, с прискорбием вынужден отказать вам.
— Но, как же так… Быть такого не может, что бы слава обо мне не дошла до здешних мест. Да знаете ли вы, что имя мое гремит по всему Северу! - возмущался отвергнутый. - Мои песни поют на площадях Конбурга и Стеслоу. Сам граф Черсенор обратил внимание на мое пение. И даже сам Джеромо заметил, что…
— Сожалею, господин, но вас в списке герцога нет, - повторял мажордом.
— Но, я заплачу… щедро заплачу… - обещал, понизив голос, склонившийся над столом менестрель, видимо надеясь на то, что мажордом — плут, и пользуется представившимся случаем поживиться. А имя менестреля, которого знает весь Север, конечно же, внесено в список, нужно только пообещать хорошее вознаграждение. Но мажордом, глядя поверх головы, непризнанного герцогом таланта, твердил свое, словно не слыша его тихих посул.
