Лют горько усмехнулся:
— Дальше? Дальше, Серый, плен был. Посадили, как собаку на цепь, в каменный мешок. Выводили поговорить. Про тебя спрашивали. Про стаю. Я отвечал. Обещал помогать во всём в обмен на жизнь. Только вожак их решил, что толку от рассказов этих немного, а потому приказал своей Охотнице забрать меня и везти по городам — приваживать собак на запах зверя. А я жить хотел. И на свободу хотел. Поэтому выслуживался. Из шкуры вон лез, лишь бы своим посчитали. А ежели не своим, так купленным. Они и посчитали. Девку-то вокруг пальца обвести — особого ума не надо. Тут слово ласковое скажи, там пожалей, тут помоги, там заступись. Дело-то и сделано. А уж после того, как я на их засидки несколько стай вывел… Не пепели глазами-то. Я ж не дурак. Я диких выводил. Да ты знаешь, небось.
Вожак кивнул, задумчиво глядя на собеседника. А тот продолжил:
— Ну вот. Раз, другой, третий. Они и разомлели. Потом я удачный миг выждал, когда науз с меня сняли. Охотницу по глазам веткой хлестнул и утёк в чащу. Только она мне тоже на память метку оставила. Еле дошел.
И Лют повернулся, показывая разорванную, побуревшую от крови рубаху и воспалённую рану, видную сквозь прореху.
— Гниёт, — пожаловался оборотень. — Даже травы не помогают…
Серый отвел в стороны ткань, поглядел на увечье. Хмыкнул. Пару раз ткнул пальцем в разверстую плоть. Лют зашипел.
— Знатно… Как ты думаешь, Лют, стоит ли на тебя Дар переводить? Лечить? Для стаи ты бесполезен. Сестрица твоя единокровная сбежала, беды наделала. С тем и сгинула. Только она хоть Осенённая была. А ты — простой волк. Толку от тебя, как от колтуна на хвосте.
Его собеседник в ответ на это дернул здоровым плечом.
— Толк, Серый, от всех есть. Не хочешь — не лечи. Ты в своём праве, Дар-то твой. Только и я тогда промолчу о том, что узнал. Раз для стаи я бесполезен, то бесполезным и сдохну.
Вожак прищурился. Была в его взгляде насмешка, но и любопытство тоже.
— Откуда мне знать, Лют, что ты там наболтал Охотникам? Язык у тебя длинный…
Лют в ответ на эти слова осклабился:
— Откуда мне знать, Серый, что ты не обидел мою сестру? Или не убил? Мара, конечно, девка с придурью, но с чего бы ей уходить из стаи?
Глаза вожака потемнели и он предположил:
— Так, может, она за тобой подалась?
— Может, — согласился оборотень. — Только я тут, а её нет. Зачем бы я к тебе попёрся на верную смерть, если бы меня в стае ничего не держало?
— Что ты наболтал в Цитадели? — резко спросил Серый, подступая к собеседнику. — Выкладывай.
— Сказал, что свирепый ты и припадочный, что не знаю, чего у тебя на уме, что стая твоя из одних Осенённых, что силища у вас страшная, что носитесь вы по лесу и никого не щадите, что никто не связывается с тобой и не знает, что у тебя на уме.
Вожак глядел недобро, однако молчал. По чести сказать, Серый давно уже всё решил. Лют для него был бесполезен. А после ухода Мары бесполезен вдвойне. Впрочем, кое-какую выгоду можно получить и с него.
— Чего ты там хотел рассказать?
Оборотень ответил, не ломаясь:
— Я знаю, что на последней седмице зеленника из Цитадели пойдёт обоз. И обоз этот будет тебе очень интересен.
Серый в ответ на это откровение только развел руками:
— Вот ведь беда для тебя, я уже об этом обозе знаю. Больше нечего рассказать?
Оборотень улыбнулся:
— Почему же? Например, я знаю об этом обозе нечто такое, чего не знаешь ни ты, ни те, кто тебе о нём рассказывали.
* * *
После Елашира были Радонь, Тихвень, Ершим и, наконец, Семилово. Лесана уже не искала обозов, чтобы добраться до ближайшего города. Она сама вела эти обозы.
Надо сказать, за все дни последующего странствия, беды более не приключалось ни с одним из торговых поездов. Лес как будто утих и Ходящие унялись.
Весна бушевала! Тянулась из жирной черной земли молодая трава, деревья стояли окутанные бледно-зелёной дымкой, и воздух пах нарождающейся жизнью, приближающимся летом…
Увы, в душе Лесаны ничто не отзывалось на это ликование. Не было предвкушения. Не было радости. Девушка с тоской думала лишь о том, как вернется в Цитадель и что скажет Главе. От этих мыслей хотелось удавиться.
Да ещё болело сердце за Тамира. Тот переживал диковинное перерождение, которого обережница не понимала — все тяготы и страдания, хранимые памятью прежде, колдун забывал. Наверное, именно поэтому взгляд его стал спокойным, умиротворенным, словно обращенным вглубь души. Это, вроде бы, был прежний Тамир, но преобразившийся до неузнаваемости. Девушка не знала, как к нему подступиться. На все её вопросы он отвечал либо движением подбородка, либо сухими рублеными фразами.
Однажды вечером обережница спросила его:
— Тебе не страшно?
Тамир помолчал, а потом ответил:
— Нет. Чего мне бояться?
Собеседница пожала плечами и предположила:
— Например, что навий в теле твоём поселился.
Колдун грустно улыбнулся:
— Экая досада…
Лесана не нашлась, что ответить. Она знала, иногда человек достигает того мига, когда ему ничто не страшно, потому что терять уже нечего. Утрата жизни — ерунда в сравнении с утратой самого себя. Но её спутник, похоже, был рад раствориться в Иворе без остатка.
— Почему? — девушка тронула мужчину за локоть. — Почему тебе все равно? Ты ведь молод, здоров. Жить и жить…
Она беспомощно замолчала, потому что понимала, насколько глупо звучат её слова. Глупо и неискренне. Ну, по сути — ради чего ему жить? Чтобы отчитывать покойников? Потрошить трупы? День за днем, вернее, ночь за ночью. С ума сойти, радость.
— Мне впервые спокойно, Лесана, — ответил он. — Вот тут, — Тамир легонько постучал ладонью по груди, — тишина будто. Нет боли. Ничего нет. Так хорошо…
Обережница потрясенно замолчала.
…С этого их разговора прошло чуть больше суток, когда навстречу обозу с лесной тропинки выехал мужчина верхом на гнедой кобылке. Незнакомец так радостно замахал торговому поезду руками, что Лесана, напрягшаяся уже, и на всякий случай изготовившаяся к схватке, слегка расслабилась.
— Стойте! Стойте! — незнакомец направил лошадь вперед. — Целитель есть при обозе?
Девушка, наконец, смогла разглядеть его — средних лет, в волосах и бороде — седина. Одет добротно, да и кобылка ухоженная, лоснящаяся, только уставшая, дышит тяжело — бока крутые так и раздуваются.
— Ты чьих будешь? — удивилась обережница. — Откуда тут взялся?
— Из Дальних Враг я. Щуром кличут. На большак на удачу вышел, надеялся обоз какой перехватить…
