— Крошка, фу! Оставь в покое старину Царапа!
— Я не старина, — возразил искалеченный демон. — Старина Царап — это верховный дьявол. Меня назвали так в шутку, хотя я не понимаю, в чем здесь соль. А те, кто поймал меня, когда придумали мне кличку, катались от смеха по полу. Они прозвали меня Молодым Царапом, чтобы, как было сказано, не путать со Старым. Однако постепенно я превратился просто в Царапа и остаюсь им по сей день. Не то чтобы я был чрезмерно доволен этим прозвищем, но другого все равно не будет, так что приходится мириться.
Конрад схватил Крошку за ошейник и как следует встряхнул.
— Как тебе не стыдно! — укорил он мастифа. — Ты-то на свободе, а он прикован цепью. Эх ты, горлодер!
Крошка вновь завилял хвостом, однако, судя по его виду, он считал, что стыдиться нечего.
— Ты в порядке? — спросил у демона Данкен. — Он не пытался тебя укусить?
— Ни в коем случае, — отозвался Царап. — Он всего лишь развлекался — по-своему, по-собачьи. Так что, сэр, я не в претензии. Мне кажется, он вовсе не собирался ни кусать меня, ни даже пугать. Хорошая собачка, веселая.
— Спасибо за комплимент, — фыркнул Данкен.
— Ну что вы, сэр, не стоит. Вам спасибо на добром слове.
— Кстати, — проговорил Данкен, — верно ли, что ты — демон из преисподней? Если да, то как ты попал сюда?
— Это долгая и грустная история, сэр, — заявил Царап. — Как-нибудь, когда у вас будет время, я расскажу вам ее во всех подробностях. Я был подмастерьем, проходил учебу, надеясь стать магистром инфернальных наук. Однако ученик из меня был, боюсь, никудышный. Так сказать, бревно с глазами. Меня вечно шпыняли за недостаток рвения, а в наказание поручали самую нудную работу.
— Возможно, ты не рожден быть демоном.
— Может быть. Но я демон, по крайней мере, снаружи, так что деваться было некуда. В общем, однажды мне все надоело, хотя, поверьте, я старался, как мог.
— И что же?
— Я убежал. Да, убежал, поскольку мое терпение иссякло. И знаете, сэр, что самое обидное? Меня даже не пытались задержать!
— Если не считать цепи, тут с тобой хорошо обращаются?
— Неплохо. Во всяком случае, лучше, чем обращались бы с человеком, который угодил бы в ад.
Катберт лежал на кровати, опираясь головой на подушки, что громоздились в изголовье. На нем был ярко-красный ночной колпак и рубашка с кружевными оборками на рукавах и воротнике. Колпак опускался на самые брови, седые и кустистые, из-под которых глядели глубоко запавшие глаза. Кожа туго обтягивала череп, нос выдавался вперед этаким клювом, рот представлял собой узкую щель между носом и выступающим подбородком. Грудь была настолько впалой, что, казалось, доставала до позвоночника. Из-под одеяла проступали очертания тазовых костей — столь плоским, столь, опять-таки, впалым был живот чародея.
Посмотрев на Данкена, старик хрипло рассмеялся:
— Диана сказала мне, ты гнал их в хвост и в гриву. Молодец! Другого языка они не понимают.
— Я был не один, — ответил юноша. — Мне помогали мои спутники.
— Они зайдут попозже, — прибавила Диана. — Любопытная компания. Вы не обиделись, милорд, на такой отзыв о ваших друзьях?
— Пожалуй, подходящее определение, — отозвался Данкен, однако по голосу чувствовалось, что он не слишком доволен.
— Ты рассказывала мне о них, — проговорил Катберт, обращаясь к Диане. — Собака, конь и маленький ослик. Я хочу увидеть их.
— Собаку пожалуйста, — ответила Диана, — но не коня.
— Я хочу увидеть всех, — заявил Катберт. — Хочу взглянуть на тех, кто показал Злыдням, где раки зимуют. Разрази меня гром, приятно сознавать, что в наших краях не перевелись храбрецы. Что еще находятся люди, способные преодолеть страх.
— Конь и ослик просто не поднимутся сюда, — сказала Диана.
— Значит, я спущусь к ним.
— Сэр, вам нельзя напрягаться.
Катберт пробормотал что-то неразборчивое себе под нос и повернулся к Данкену:
— Вот что происходит, когда человек стареет. Нельзя напрягаться! Не разрешают даже дойти до туалета. Мол, есть горшок, им и пользуйся, старый хрыч. Если ходить, то медленно, а лучше вообще не вставать. Кормят какой-то ерундой, якобы желудок не выдержит мяса, а вина наливают на самое донышко. Словом, не делай ничего, что тебе нравится, зато изволь делать всякие глупости.
— Я искренне надеюсь, что вы скоро исцелитесь и вернетесь к прежнему образу жизни, — сказал Данкен. — Однако вам следует проявлять осторожность…
— И ты с ней заодно, — вздохнул Катберт. — Когда она только успевает задурить людям головы? А с виду-то, с виду! Ишь, закатила глазки!
— Сэр, — холодно произнесла Диана, — вам прекрасно известно, что я не имею такой привычки. А если вы не перестанете грубить, я приготовлю вам на ужин похлебку из трав и заставлю съесть вплоть до последней ложки.
— Вот видишь, — хмыкнул Катберт. — Разве против нее можно устоять, в особенности старику, вроде меня? Мой тебе совет: после тридцати на свете делать нечего. Ну да ладно, расскажи-ка мне о своих товарищах и о вашей стычке со Злыднями.
— Мы бы все погибли, — сказал Данкен, — когда бы не леди Диана с ее грифоном и не Дикий Охотник…
— Ах, Охотник… как же, как же, помню… — Старик пристально посмотрел на Данкена. — Значит, ты выдаешь себя за Охотника? Ну какой же ты Охотник? Может, вы с ним родственники, но ты — не он. Не пытайся обмануть меня…
— Сэр, — перебила Диана, — я рассказывала вам об этом дворянине. Он вовсе не выдает себя за Охотника. Снова вы навоображали невесть что. Данкен Стэндиш — отпрыск славного рода из северных земель.
— Да-да, — проговорил Катберт, — теперь вспоминаю. Стэндиш, Стэндиш… Если ты и вправду из Стэндишей, какими ветрами тебя занесло в наши края? Почему ты не отсиживаешься на севере, за крепостными стенами?
— Я иду в Оксенфорд, — ответил Данкен.
— Оксенфорд? А, Оксенфорд. Знаю, знаю. Прибежище мудрости. У меня там немало друзей.
Чародей откинулся на подушки и закрыл глаза. Данкен вопросительно посмотрел на Диану. Та жестом велела ему подождать. Некоторое время спустя старик шевельнулся, открыл глаза, сел прямо и уставился на юношу.
— Ты еще здесь, — буркнул он. — Я думал, ты ушел. Извини, что задремал. Ничего не попишешь, старость не радость.
— Вам лучше, сэр?
— Разумеется. Диана говорила, ты хотел о чем-то меня спросить.
— Да, насчет Орды. Архиепископ утверждал…
— Какой такой архиепископ?
— Его милость архиепископ Стэндишский.
— Чванливый болтун, — заявил Катберт. — Ты со мной не согласен?
