Он помолчал. Перевёл взгляд на травника.
– Так вот, я спрашиваю тебя – этот человек принял тебя, как друга, помог тебе в беде и не попросил за это никакой платы – неужели после этого тебе так важно, что у него между ног?!
Жуга медлил с ответом.
– Ты говоришь о Гертруде то «он», то «она», – сказал он наконец. – Как мне теперь её звать?
– Ты сам ответил на свой вопрос, – вздохнул Золтан. – Человек, это ведь не только его естество. Одной одежды тоже недостаточно. Она живёт как женщина, двигается, говорит и мыслит как женщина. Те, другие, которые в тавернах подрабатывают шлюхами, они играют в это. Плохо ли, хорошо, но играют. Притворяются. А она не играет. Взгляни правде в глаза: Кай давно уже умер. Зови её Герта. Она будет тебе благодарна. Да, кстати, если говорить о любви, то ты не одинок в своих страданиях.
– Что? – травник поднял голову. – Это ты о чём?
– О Вильяме. Похоже, что он тоже к ней неровно дышит.
– Вилли?! Чёрт! – Жуга ударил кулаками в парапет. – Чёрт, чёрт! Нам только этого недоставало! Ну что за жизнь! Как только думаешь, что всё в порядке, всё тут же идёт наперекосяк.
– Похоже, то, как вы разделали Селёдку, произвело на него впечатление.
– Сопляк, – травник сплюнул. – Он так и не понял, насколько был близок к смерти. Да, это может добавить нам хлопот…
– Правду знаем только ты и я. Позаботься, чтобы Вильям не узнал.
Жуга лишь медленно кивнул, глядя вниз, на холодную воду канала, и Золтан не стал продолжать разговор на эту тему.
– Я разузнал то, что ты просил, – сказал он вместо этого. – Цурбааген – город морской, молочные дела здесь не в чести, сыров хватает привозных. Свой сыр здесь варит только Аксель Бауэр, причём, три сорта. Говорят, вкусные, хотя я сам не пробовал. Это на восточной окраине, за сукновальней Гинбера. Выяснить было не так уж сложно. Вот только не могу взять в толк, зачем это тебе понадобилось.
– Там Арнольд.
– Что?
– Я сказал, что там Арнольд. Наверное, и Линора тоже там.
– С чего ты взял?
– Долго объяснять. Как мне туда пройти?
– Нет, погоди, погоди, – Золтан протестующе поднял руку. – Пусть даже ты прав, тебе нельзя туда! Наверняка он там не один. Я пошлю своих людей, они всё выяснят…
– Хватит, Золтан! – травник обернулся к нему с лицом мрачнее тучи. – Ты опять играешь в свою игру, всё у тебя по полочкам, всё расписано… А я так не могу! Твоя игра – это моя жизнь. Я боюсь опоздать. Ли плохо, но она ещё жива. Я должен успеть.
– Всё ещё хочешь вернуть её?
– Хагг, хватит! Хватит! – Жуга метнулся прочь от каменных перил. – Яд и пламя, как ты не поймёшь…
Отступая, он ненароком толкнул проходившего мимо человека. Обернулся, бросил устало: «Я извиняюсь» и двинулся дальше, но не тут-то было. Прохожий – одутловатый малый лет восемнадцати, но добротно одетый и уже при мече, ухватил травника за полу рыжего плаща, рванул и развернул лицом к себе.
– Он извиняется! – воскликнул он и обернулся, апеллируя к своим дружкам, которые, как оказалось, следовали за ним чуть позади. – Ха-ха! Нет, вы только посмотрите на него! Он извиняется!
Те нестройно заржали. На скулах у травника заходили желваки.
– Я ведь, кажется, ясно сказал, что извиняюсь, – повторил он.
– А мне плевать, что ты сказал! – парнишка продолжал наседать на травника, с акцентом перекрикивая ветер. – Я не позволю… – он вынул меч. – И ты не сметь… не смеешь… Раз носишь меч, так вынимай его, и умрись, как мужчина!
– Дуэль! Дуэль! – с восторгом подхватила пьяная троица. – Сражайтесь, чёрт дери!
От главного забияки тоже крепко разило табаком и пивом. Травник помедлил, исподлобья оглядел всех четверых.
– Ну что ж, – сказал он, – ладно. Пусть будет так.
Одним движеньем травник выхватил свой меч и с разворота перешёл в атаку. В три удара оттеснил противника к перилам, с коротким шорохом заплёл стальное кружево вокруг его меча. Клинок взлетел в воздух. Парень попытался подхватить его, порезался и выронил опять, да так и остался стоять, тупо глядя, как его меч упал в воду и утонул.
– Моё почтенье, – травник коротко кивнул, вернул меч в ножны и быстрым шагом удалился прочь. Рыжее крыло плаща взметнулось на ветру и скрылось за углом. Три подгулявших парня на мосту оторопело смотрели ему вслед, забыв про своего дружка, который, пыхтя и ругаясь, безуспешно зажимал порез на ладони. Золтан притворился, что смотрит в сторону. Наконец они опомнились, шумно засуетились над раной и вскоре ушли.
Золтан задумчиво смотрел на переулок, в котором скрылся травник.
– Весь мир скользит по льду… – произнёс он негромко. – Может, не такая уж плохая штука эта АэнАрда? Неужели он таки понял, что нельзя делить людей только на чёрных и белых?
Мгновение он колебался, затем поглубже нахлобучил шляпу, запахнул свой плащ и решительно зашагал в другую сторону, бормоча себе под нос: «И сказал волк Красной Шапочке: «Вот эта дорога ведёт к твоей бабушке», и указал ей на длинную. А сам побежал короткой…»
С этими словами он ускорил шаг и растворился в мокрых сумерках зимнего Цурбаагена.
***
Снег сыпал серой пеленой, уже не крошками, но хлопьями. Стало ещё холоднее. Плащ травника набух водой. Проплутав по городу примерно с час, Жуга наконец выбрался на восточную окраину, где за маленькой и тёмной церковью примостилось приземистое, чуть покосившееся здание сукновальни. От кладбища его отделял высокий полуразломанный забор, сквозь дыры в котором виднелись какие-то сараи, телеги и сваленный в углу двора мусор. В щелях меж ставнями мерцал неяркий свет. Работа здесь не прекращалась даже ночью. Плескалось колесо, сквозь шум дождя слышался приглушённый стук валяльных мельниц. Люди изо всех сил стремились урвать последние рабочие дни, прежде чем лёд скуёт ручей. Пахло жжёным деревом, мочой и мокрой шерстью, при каждом шаге под ногой хрустели сухие сбитые головки ворсовальных[14] шишек. Ошибиться было невозможно.
Дальше путь преграждала вода. Жуга огляделся в поисках моста или обходной дороги, ничего такого не нашёл и решительно полез через забор. Особо таиться не имело смысла – судя по истоптанной глине, этим путём горожане пользовались часто. Жуга остановился, соображая, куда идти теперь. Этот район города был ему совершенно незнаком. Он двинулся в обход сукновальни и вскоре оказался у распахнутых ворот, прошёл сквозь них и дважды повернул. Чуть выше по ручью ему открылся двухэтажный дом, отделанный белой штукатуркой. Вывеска с надрезанной на скибку сырной головой, похожая издалека на ухмыляющуюся рожу, говорила за себя: перед ним была сыроварня. Жуга помедлил у дверей, поправил меч и постучался.
После недолгой тишины послышались шаги.
