Тут я даже застыл на месте, пораженный. Мне в голову пришло одно обстоятельство, настолько очевидное, что было странно, как это я не додумался раньше.
Ведь это же не Солнце движется по небу, а Земля вращается вокруг своей оси! Чем и объясняется смена дня и ночи, а также и движение времени!
А если время для нас течет иначе – для нас, в нашей квартире, – то это значит, что мы вращаемся не вместе с земным шаром, а отдельно от него! С другой скоростью, то есть быстрее или медленнее! А в таком случае нас должно разорвать центробежной силой, да и сам дом, в котором находится наша квартира, должен бы разрушиться по причине нашего выпадения из трехмерного пространства, как если бы из середины его (здания) вырвали кусок.
Правда, Ворон как-то обмолвился, что действие магических законов нарушает действие законов физических. Может быть, именно это и происходит сейчас? В отличие от физических законов, объективно действующих, законы магии действуют субъективно и избирательно. Поэтому продукты в комнате, сваленные на пол при падении стола, протухли и воняли теперь чрезвычайно, в то время как мы, обитатели квартиры, еще даже не успели как следует проголодаться!..
На всякий случай я решил больше на эту тему не думать, потому что голова моя от размышлений вспухла и грозила взорваться.
Лёня сидела на краешке лавки, подложив под себя ладошки, вся в напряжении таком, что вот только тронь – и лопнет, как слишком туго натянутая гитарная струна.
– Ну что? – спросила она меня, старательно отводя взгляд. Ее здравый смысл протестовал против возможности вести беседу с котом, и она пыталась сохранить разум и не сойти с ума. – Мне кто-нибудь объяснит, почему я не могу пойти домой?
Некоторое время я толковал о магионах, о хронофагах и хроностазионах, о нашем многострадальном шкафе-хроностазисе, потом сдался. Она ничего не соображала.
– Идем глянем, – предложил я. Мне и самому было интересно посмотреть. – Только ни шагу, поняла? Опасно для жизни!
Я подвел ее к двери, сам стал впереди, осторожно сдвинул засов и потянул дверь на себя.
Ничего не произошло.
Тогда я полностью открыл дверь и, потрясенный, замер.
За дверью не было лестничной площадки.
За дверью не было света.
И темноты тоже не было.
Там кружились световые водовороты (или, может, назвать их световоротами?), они переливались всеми цветами радуги, свивались и разделялись, пушились сполохами и вытягивались тонкими нитями. В одном из све-товоротов мелькнул фрагмент лестницы, в другом – ступенька, в третьем я различил кусок стены возле лифта на втором этаже, потому что явственно виднелось неприличное слово, нацарапанное там неизвестно кем и неизвестно когда.
Все это выглядело прекрасным и пугающим.
Лёня за моей спиной издала сдавленный стон.
Я захлопнул дверь.
– Как видишь, дороги пока что нет. Подожди, пока Лада не справится со временем, тогда сможешь пойти домой. Если он еще будет, твой дом-то.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она жалобно и вместе с тем вызывающе.
– Ну неизвестно же, сколько там времени пройдет. Может, год, может, два, а может, все сто.
– Ты врешь! – закричала она, хватаясь за пальто. – Вы все тут с ума посходили! Ну и сходите дальше, а я домой пойду!
Но не тут-то было!
В мгновение ока я сплел сетку из магионов и спутал Лёню по рукам и ногам.
Она не могла пошевелиться и только прохрипела:
– Отпусти меня!
– Скажи «пожалуйста», – потребовал я.
Она побрыкалась немножко, потом выдавила из себя нужное слово.
– А теперь пообещай, что ты никуда не пойдешь. Дай честное слово, и я тебя отпущу, – не сдавался я.
Лёня еще немножко посопротивлялась, потом согласилась на мои требования и дала честное слово ничего без разрешения (моего или Лады) не предпринимать. Я освободил ее, сделав вид, что поверил ее честному слову. То есть я и в самом деле поверил, потому что она не производила впечатления злостной обманщицы, но на всякий случай наложил на дверь охранительное заклятие. Так что даже и Лада могла теперь открыть дверь с очень большим трудом, а больше никто не смог бы. Я ведь хоть и начинающий маг, да зато талантливый. (И я не боюсь повториться! Я готов констатировать истину снова и снова!)
Домовушка, успевший уже прибраться в Бабушкиной комнате, примчался в кухню, вручил мне совок, а Лёне веник, сам вооружился половой тряпкой и потащил нас убирать в комнате Лады. Надо отметить, что там уже не воняло – все, что могло гнить, сгнило окончательно и высохло, оставив после себя только сухую пыль.
Лёня протестовала и капризничала. Она говорила, что является гостьей, а гостей (и гостий) никто не заставляет работать, если они сами (то есть гости и гостьи) не изъявляют такого желания. Еще она говорила, что устала, что хочет спать, а еще больше она хочет домой и что готова не только дать честное слово, но даже и поклясться страшной и нерушимой клятвой, что никому ничего не расскажет, если после этого ее, Лёню, выпустят.
А мы с Домовушкой пытались ей объяснить, что никто ее тут не держит, а так сложились обстоятельства, что выйти из квартиры все равно невозможно, она же убедилась в этом только что, своими глазами видела, что творится; и что никто над ней не шутит и не прикалывается, а поработать ей самой сейчас необходимо, потому что если сидеть и ничего не делать, а только думать, то точно можно сойти с ума, а пока она с ума еще не сошла, то может нам немного помочь.
– А ежели тебе худо, – закончил свою речь Домовушка, когда мы, за разговорами и не заметив, привели комнату Лады в порядок, – то ты нашу Ладушку попроси, она и тебя трансварнет. Трансварнутые – они весьма счастливые и благополучные, по причине совпадения внешнего и внутреннего, и даже обратно в человечью шкуру ворочаться не слишком желают. А мне не веришь – вот хоть Котейка поспрошай.
Лёня разрыдалась.
– Ну не реви, – сказал я с грубоватой нежностью. – Ты же у нас барышня, тебя никто без твоего согласия трансформировать не будет. Это только особ мужского пола без предупреждения… И то – только если в квартиру войдут, порог переступят. А женщинам и девушкам – можно. Ты мне лучше скажи вот что – еще с того, первого с тобой знакомства, мучаюсь вопросом: почему у тебя мужское имя?
– Значит, это все-таки был ты! – сказала Лёня.
– Это все-таки был я, – согласно кивнул я, но от ответа уйти не дал: – И все же?
– Мои родители, – простонала Лёня, заливаясь слезами, шмыгая покрасневшим, как помидор, носиком, вытаскивая из рукава платочек, чтобы высморкаться. – Они хотели мальчика, и назвать Леонидом, а родилась я, и меня нарекли Леонидией, а то, что мне жить с этим именем, – не подумали, а меня задразнили просто мальчишки! А теперь вот даже и какой-то кот…
