Поездка от больницы до дома моих родителей заняла в разы больше времени, чем обычно. Кажется, мы не пропустили ни одной пробки из тех, что вечер за вечером в любую погоду сковывали проспекты и улицы города. Складывалось ощущение, будто Филипп нарочно выбрал самый длинный и неудобный маршрут. Но мне все равно не хотелось выходить из машины, когда ведьмак остановился напротив моего подъезда.
— Ну, пока? — с вопросительной интонацией, неуверенно пробормотала я и едва удержалась о того, чтобы пригласить Вестича на чай или на кофе. Ну, или еще на что-нибудь, хотя бы на очередную дружескую беседу.
— До встречи, Александра. — Согласился парень.
Снова последовал неловкий, целомудренный поцелуй в щеку, вызвавший в Вестиче издевательскую улыбочку. Определенно, он развлекался, следя за моими безуспешными стараниями вести себя по-приятельски.
— Не пропадай, мой конопатый друг, — прощаясь, подмигнул Филипп.
Когда я поднялась домой, то, спрятавшись за занавеской, выглянула в кухонное окошко. Во дворе гуляли мамаши с детьми, ребятня носилась по детской площадке, проезжали автомобили соседей, а пятачок перед подъездом уже пустовал.
Ведьмак уехал, и меньше всего я ожидала обнаружить его на пороге, когда неожиданно квартиру огласил настойчивый звонок в дверь. Опираясь рукой о косяк, Филипп тяжело дышал, как будто поднимался до одиннадцатого этажа по лестнице. Губы были крепко сжаты, а лицо заливала смертельная бледность. У меня нехорошо екнуло сердце.
— Можно войти? — хрипловато спросил он.
— Конечно. — Поспешно согласилась я. — Входи.
Вестич ворвался в нашу маленькую прихожую, как ураган. В гробовом молчании, сцепив пальцы на затылке, он замер в распахнутых дверях гостиной. Солнечный свет очерчивал контуры высокой, крепкой фигуры, и чудилось, будто вокруг ведьмака мерцает желтоватая аура. Его напряжение ощущалось даже на расстоянии.
— Филипп, — осторожно позвала я, разглядывая затылок парня, — что-то случилось?
— Ты можешь не перебивать меня и просто послушать?! — раздраженно рявкнул он.
Я по-глупому моргнула и огрызнулась:
— Не могу, потому что ты молчишь!
Вестич глубоко вздохнул и, сунув руки в карманы, повернулся. Мы смотрели глаза в глаза, а от дурного предчувствия у меня все сильнее подводило живот.
— Ты забыла свой браслет в Гнезде, — наконец, вымолвил Филипп и протянул знакомую веревочку с железными бусинами.
— Да, собственно, я его не забывала… — сморщившись, смущенно призналась я.
— Знаю. — Прожигая меня тяжелым взглядом, ответил тот. — Возьми! Это древний оберег, а не простое украшение.
— Отчего меня оберегать? — удивилась я, не желая даже прикасаться к подаренному Заккари украшению.
— От мертвецов, — последовал короткий ответ.
— О… — пробормотала я и поспешно скрестила руки на груди, не позволяя себе поддаться искушению и забрать шнурок.
Уходя — уходи. Сжигая мосты — не думай, что вернешься обратно. И не жалей. Оставляя подарок, я навсегда прощалась с семьей Вестич.
— Возьми! — с нажимом произнес Филипп. Подойдя, он силой заставил меня разжать руки и вложил браслет в ладонь.
— Ладно. — Я спрятала амулет в кулаке, чувствуя ледяной холод железных бусин. — Ты поэтому вернулся?
Парень молчал. На лице ходили желваки, как будто он был сильно раздосадован.
— Я так больше не могу! — наконец, резко произнес Филипп.
— В каком смысле?
— Все эти приятельские отношения… просто смех. Я пытаюсь сказать, что присутствие Заккари в твоем прошлом меня волнует гораздо меньше, чем отсутствие тебя в моем настоящем! Если на первое я плевать хотел, то от второго — подыхаю!
— Очень образно, — оторопев, пробормотала я и отступила на шаг. Ноги стали непослушными, а внутри завязался крепкий узел. Чувствуя, что прямо сейчас упаду, я присела на пуфик.
В фильмах мучительные для главных героев моменты нарезают короткими кадрами, накладывают грустную музыку, чтобы зритель проникся драмой, но не успел заскучать. К сожаленью, реальность — не кино, ее невозможно смонтировать. Каждый проклятый день, каждую бесконечную минуту после ведьмовства мне приходилось переживать с болезненной занозой, сидевшей в сердце. Однако я сознательно пошла на разрыв, потому что это было правильно, потому что хотела остановить вражду между братьями. Разве поступать правильно — это плохо?
— Саша, вернись. — В глубоком баритоне Филиппа прозвучали незнакомые умоляющие нотки. — Не знаю, что еще добавить.
— С признаниями у тебя явная беда, — отозвалась я, путаясь в метавшихся мыслях.
Ведьмак изменился в лице и побледнел еще сильнее. Вот уж не думала, что загорелый человек может так побледнеть!
— Честное слово, лучше бы ты сказала «спасибо»!
Растерянно оглядевшись, точно удивлялся, каким волшебным образом очутился в тесной прихожей, он направился к двери. Во мне что-то сломалось: угасла решимость, растворилась непреклонность.
— Подожди! — дрогнувшим голосом остановила его я. — Назови хотя бы одну по-настоящему стоящую причину, почему мы должны быть вместе.
Уже схватившись за дверную ручку, ведьмак помедлил. Острый, пронизывающий до костей взгляд пугал. Я не отвела глаз. Не в этот раз.
— Какую причину ты хочешь услышать, Саша? — тихо уточнил Филипп.
— Понятия не имею. — Я пожала плечами. — Это же твое признание.
— Я люблю тебя. Это стоящая причина?
Внутри появилась странная легкость. Наверное, если бы я подпрыгнула, то обязательно воспарила над полом, как воздушный шарик. Собственные слова прозвучали как будто со стороны:
— Самая стоящая…
В коридоре общежития было людно. Ученицы закрытого английского пансионата торопились успеть на занятия до звонка. Непунктуальность считалась дурным тоном, а за дурной тон в школе строго наказывали: заставляли мыть полы в столовой или же отправляли в прачечную помогать смотрительнице.
Темноволосая Мари, одетая в школьную форму, распахнула дверь в одну из спален. Обстановка в комнате царила спартанская: казенная мебель, плакат известного английского певца на стене (послабление перед школьными правилами), идеальный порядок.
Из окна пятого этажа был отлично виден школьный двор, выложенный потемневшими от сырости плитками, а за высокой каменной стеной расстилались изумрудные холмы. Небо, как всегда, хмурилось, собираясь посыпать окрестности дождем. Даже не дождем, а мелкой пудрой, прозрачными бусинками оседавшей на волосах и одежде.
За столом, перед раскрытым лэптопом, сидела девочка и что-то быстро печатала. По экрану бежали узкие строчки, незнакомые русские буквы выстраивались в слова.
