«Зелень травы»? О чем это они поют? Уж не о деревенской ли лужайке?
Но он придет
И победит,
И мы придем
И победим
Во имя его!
Во имя его!
Час пробьет — люди мира всего
Хором имя восхвалят его!
Возглавлял хор прихожан бледный молодой офицер в синем мундире с наметившейся лысиной — взявший на себя роль регента при проповеднике Эй Фивале. Когда песнопения были допеты, а прихожане расселись по скамьям, капеллан — который, похоже, пока предпочитал называться капелланом — взошел на кафедру. Поверх его обычного черного костюма на нем была небесно-синяя мантия с длинными просторными рукавами. На голове у него красовалась какая-то замысловатая шляпа.
Прихожане застыли в благоговейном молчании, не сводя глаз с капеллана. Капеллан обвел взглядом лица прихожан, уже знакомые ему. На передних скамьях сидели самые уважаемые жители Ириона — госпожа Ренч и юноша-калека, офицеры и их дамы. Середину занимали слуги и торговцы, а на задних скамьях разместились крестьяне — бедно одетые, но все же чистые — и простые солдаты. По обе стороны от алтаря и у дверей стояли стражники со штыками наготове.
Командор на службу не пришел.
Эй Фиваль заглянул в «Эль-Орокон», перевернул розоватую страницу и прокашлялся.
Он начал читать отрывок.
Отрывок оказался одним из его любимых:
«Ибо каждый из кристаллов был неописуемо красив, но тот кристалл, что подал бог Орок своему младшему сыну, был красивее всех».
(Орокон, «Расцв. » II. 36/25—6)
Сначала капеллан произнес эти строки тихо, почти шепотом, затем повторил, запрокинув голову назад — звучно, гортанно, подобно звуку органа.
Теперь следовало истолковать отрывок.
— Женщины и мужчины Ириона, — начал капеллан. — Написано, что Орок, отец всех богов, во времена начала Эпохи Расцвета, когда боги еще жили среди людей в подлунном мире и мир этот еще не был разделен на части, как теперь, и как должен быть разделен в Эпоху Искупления, а был един и купался в лучах священного света…
Эй Фиваль поглубже вздохнул.
— Написано, что умирающий бог Орок подарил каждому из своих детей по земле и по кристаллу, в котором заключалась сила этой земли.
Эй Фиваль вздохнул еще глубже. Задумался. Устремил взгляд к сводам купола. Капеллан уже давно уяснил для себя, что одним из лучших методов толкования является такой: выдернуть из отрывка одно слово и всячески его препарировать. Сегодня он решил прибегнуть именно к этому методу.
На каком слове остановиться? На слове «кристалл» или на слове «земля»?
— Кристалл… — торжественно произнес Эй Фиваль. — Но когда мы говорим «кристалл», что мы имеем в виду? Это одна из многих и многих загадок «Эль-Орокона». Это тайна, о которой мы должны думать долго и непрестанно.
Джему казалось, что, когда он говорит слово «кристалл», он имеет в виду именно кристалл, а не что-то другое и вся загадочность сводится к тому, чтобы разгадать, почему капеллан находит здесь какую-то загадку.
Но Джем был всего-навсего невежественным мальчишкой.
— Что ж… — продолжал вещать Эй Фиваль, — для нас с вами… — будь он в Агондоне, он бы здесь сказал «для черни», но решил, что здесь лучше от такой формулировки воздержаться. — Что ж, для нас с вами слово «кристалл» означает вполне ясный и определенный образ. И что же, зададимся вопросом, что это за образ?
Вероятно, для кого-то это нечто связанное с ювелирным искусством. — Капеллан устремил испытующий взор на передние скамьи. — Не сомневаюсь, кое-кто из дам, стоило мне произнести слово «кристалл», живо представили себе брошку с кристаллом, или ожерелье из кристаллов, или сережки.
Прихожане зашептались.
— Но я не думаю, что умирающий бог Орок подарил своей дочери Джавандре новую брошку с камнем цвета морской волны в серебряной оправе, а вы как думаете? Или вам кажется, что Виане он преподнес пару серег из темного янтаря? О нет, нет! Я так не думаю!
Но что же в таком случае это значит? Как следует это понимать — что бог роздал своим детям по кристаллу. Некоторые путают кристаллы и хрусталь и думают, что это посуда из тонкого узорчатого стекла. Гм? Вероятно, кому-то из офицеров при слове «хрусталь» на память придет чудесный хрустальный бокал с инициалами какой-нибудь агондонской красавицы.
Послышались сдавленные смешки.
— Но я не думаю, что умирающий бог Орок роздал своим детям по хрустальному бокалу. Со своей монограммой.
Ну а некоторые — я сейчас говорю о тех, что сидят на задних скамьях, — да-да, наши братья и сестры, я обращаюсь к вам… вы, возможно, сейчас вспоминаете ваганские ярмарки, где вам довелось побывать — о, только не надо этого так стыдиться и отрицать это, — все мы раз или два в жизни предавались подобным низменным развлечениям. Ну-ну! Все мы любопытны, верно? Вам ли этого не знать. Да, это глупо, но вы ничего не можете с собой поделать. Любопытство — это оно тянет нас, словно за веревочку, и приводит — куда же оно нас приводит? А приводит оно нас к шатру старухи предсказательницы. И что же она нам обещает? Она обещает нам, что предскажет наше будущее.
Но где же она видит наше будущее? Чем она для этого пользуется? Она глядит в магический кристалл или в хрустальный шар, верно? Об этом ведь вы подумали, братья и сестры наши в последних рядах? Я угадал? Вы так и подумали: «О, это был бы замечательный подарок для детей бога Орока! Я бы от такого подарочка не отказался!»
Эй Фиваль сочувственно кивнул, глаза его лучились, а прихожане от души смеялись. Наконец смех утих. Все шло хорошо. Улыбка соскользнула с губ Фиваля, лицо его стало серьезным.
— Друзья мои, моя паства… давайте задумаемся. Давайте задумаемся как следует о тех кристаллах, что роздал своим детям умирающий бог. Ибо, в конце концов, чем мог одарить Орок своих детей, кроме любви. Ведь он отдал им свою любовь, верно? И кому же, я спрашиваю, он отдал самую великую свою любовь?
Взгляд капеллана прошелся по рядам прихожан справа налево так, словно он искал и ждал ответа. В глазах некоторых крестьян он увидел нечто подобное страху. Нет, сегодня никакой беседы не будет. Пройдет еще луна-другая, и каждому, даже самому тупому крестьянину станет ясно, что на вопросы, заданные с кафедры, с кафедры и отвечают.
Ответ упал зерном в благодарную тишину.
— Агонису! Агонису он отдал самую свою великую любовь. Задумайтесь, друзья мои, о том, как это важно. Ибо все мы и каждый из нас — дети Агониса. Нет, мы не дети его плоть от плоти, ибо написано, что мы — народы более низкого сословия, но мы дети его заботы! Дети его милосердия! Дети его любви! Задумайтесь же хорошенько, друзья мои, о том, какая нас всех ожидает судьба!
