«Весна? Вряд ли…» – думал я, прислушиваясь к своему внутреннему таймеру, безжалостно отсчитывающему оставшееся мне время – «Скорее, это у настоящей Скраппи голова об этом болеть будет, тем более что я сделал все, что мог, дабы ей не пришлось долго искать милого сердцу друга, который… Блин, но все-таки, куда же делся этот рыжий подонок? Я ж тут со скуки с ума сойду на почве старогрифонского! Души у него нет… Хнык».
***
Доктор Крак был… велик. Даже нет – он был ОГРОМЕН. Когда серая туша единорога, затянутая в явно узкий для нее халат, впервые величаво вплыла в комнату, я чуть не подавился огромным сливочным печеньем, которое накануне вечером успел стянуть с подноса зазевавшейся Грасс и спрятать под подушку, чтобы потихоньку хомячить его втайне ото всех. Кажется, это был один из тех продуктов, которые мне были запрещены грозным постановлением этого эскулапа, поэтому я постарался как можно быстрее скрыть следы преступления, пулей выкатившись из наполненной сладкими крошками кровати.
«Да уж, теперь я понимаю, что сестра имела в виду, говоря о «серьезном отношении» к его словам. Такому достаточно на меня просто присесть – и все, прощай, малышка Скраппи».
Остановившись напротив меня, доктор пристально и как-то по-Кантерлотски надменно рассматривал меня через стекла своего пенсне, скользя взглядом по моей смущенно улыбающейся тушке. Кажется, ему совсем не импонировала моя персона, поэтому я прекратил тупо улыбаться, и уже не скрываясь, довольно настороженно посмотрел на своего «коллегу».
– «Итак, приступим к консультации. Будьте добры, ответьте мне…».
«Кажется, он меня раскусил» – подумал я к концу одной из этих ежедневных занимательных бесед, все больше и больше напоминавших мне дуэль утыканных шипами воздушных шаров. Я старался как мог, строя из себя доверчивую блондинку, но прорывавшиеся временами замечания по поводу рекомендаций медвежистого эскулапа явно наводили его на нехорошие мысли относительно моей персоны. Начисто пресекая любые мои вопросы, Крак все-таки проговорился о том, что весь консилиум их госпиталя так и не смог понять, что же происходит с заклинаниями лечения, которые они добросовестно пытались применить на мою коматозную тушку, однако его, уважаемого врача, мне не получится сбить с толку разными фокусами и бредовыми фантазиями. Подобное заявление сразу перевело наши отношения на новый уровень идиосинкразии[73], и вскоре, я уже всерьез начал подумывать о какой-нибудь милой шутке из разряда «надеть мешок на голову и отхлестать желудочным зондом». Видимо, что-то из моих мыслей, как и раньше, слишком легко обозначилось на моей морде и теле, и через какое-то время доктор перестал нести совсем уж откровенную околомедицинскую ахинею, явно рассчитанную на среднестатистического пациента, и ограничивался общими словами или же осторожными рекомендациями, без объяснения их причин, уже не пытаясь втирать мне про «полное исцеление организма путем восстановления циркуляции естественных жидкостей под влиянием лечебных заклинаний» и необходимость «ежедневного посещения клиники для обследования лучшими врачами-диагностами». Я изо всех сил старался молчать и добросовестно кивал головой, потихоньку зверея от попыток понять, нахрена ко мне вообще приставили этого маньяка, явно и недвусмысленно считавшего посещения этой комнаты эдаким аналогом «штрафных работ». Слава богам, моя персона нравилась врачу не более чем он – мне, поэтому ближе к концу лечения, он просто повелительно рычал, нервно чиркая на висящей перед ним в магическом поле бумаге свои «рекомендации» и стараясь даже не вступать со мной в разговор.
«А ведь я так и не научился писать на языке этих маленьких лошадок» – грустно подумал я, глядя на очередную, заполненную мелким, убористым подчерком бумагу, оставленную на одеяле в очередной раз хлопнувшим дверью врачом. Кажется, наше недолгое знакомство не привело в восторг нас обоих, и мне лишь оставалось грустно пялиться на мешанину из обычных английских слов, периодически прерывающихся целыми абзацами на непонятном мне языке, состоящем из странных и очень забавных значков.
«Наверное, это рецептурная часть» – подумал я, от скуки, забавляясь пересчитыванием звездочек, подковок, лошадиных голов и щитов, явно долженствующих означать что-то простое и понятное для знающего этот «шифр» читателя. Увы, я явно не относился к их числу, и после долгого и вдумчивого разглядывания бумаги (воровато оглянувшись по сторонам, я даже попробовал ее на вкус), я решил перейти к наиболее продуктивному времяпровождению, а именно – к изучению очередного «списка дел»[74].
Дааа, эти стебущиеся кобылы в коронах, если это были действительно они, все яснее и очевиднее обнаруживали для меня свои натуры жирных троллей. Как еще иначе я мог объяснить такую маниакальную страсть к поминутному расписанию все новых и новых дел, большую часть которых я выполнять не умел вообще, а об оставшихся – даже не слышал? И если «умывание и косметические процедуры» я еще как-то мог понять (и, в идеале – вытерпеть), то что такое «прининг»[75], и с чем его едят – было абсолютно непонятно. И у кого, спрашивается, этим интересоваться? Сестра сразу начнет копать, почему это я не знаю таких простых вещей, что в дальнейшем может породить множество непредвиденных проблем с сохранением моей маленькой тайны. Я и так уже напоминал себе паука, все больше и больше запутывающегося в собственной паутине лжи и недомолвок, поэтому лишние проблемы мне были вовсе ни к чему. Может, поспрашивать старика Реджинальда? Так ведь может статься, это что-то связанное с чисто кобыльими проблемами, о которых я понятия не имел еще полгода тому назад, и краснеть перед этим важным пони я вовсе не хотел. Эх, была бы здесь Флаттершай, подходящая для таких вопросов как по полу, так и по виду, но увы – похоже, мне придется выпутываться из этой ситуации самому.
«Ох, и тяжела ты, жизнь маленькой кобылки… Блин, но где же все-таки Графит?».
***
– «Как твои дела? Доктор уже разрешил тебе вставать, и я подумала…» – вошедшая в комнату Грасс остановилась, а затем осторожно и медленно, сделала шаг вперед, не отрывая взгляда от моей морды, сердито пялившейся на нее из большого зеркала, стоявшего у столика возле дальней стены.
– «Скраппи… Что с тобой?» – испуганно спросила она, остановившись неподалеку, и явно не решаясь подойти ближе – «Кто сделал с тобой… ЭТО?».
– «Фто именно?» – искренне, но несколько неразборчиво из-за занятого рта возмутился я, отворачиваясь от зеркала и пристально глядя на вошедшую сестру. За исключением нас двоих, комната была абсолютно пуста, но из благоприобретенного чувства осторожности я все же повел глазами по сторонам, подспудно ожидая увидеть прячущегося за одной из штор злобного маньяка… или пялящуюся на мою задницу Рейнбоу Дэш, уже приснившуюся мне в одном из ночных кошмаров. Но все оставалось по прежнему – никто не выскочил из темного угла, не сверлил пристальным взглядом из-за окна, и я вновь, очень удивленно, воззрился на странно перекошенную физиономию сестры.
