Шуре было не до того, чтобы оценивать ловкость и умение Догера. А тот успевал вести машину в бою, одной рукой удерживая руль, второй орудуя копьем. Он даже мог вообще отпустить руль, чтобы одним резким движением вырвать клинок из ножен, рубануть наотмашь или уколоть, и потом таким же стремительным движением вернуть клинок в ножны, опять перехватывая руль.
Две машины все глубже врубались в строй зеленых.
На лицах борнийских рулевых и найтов, что оказывались на их пути, постепенно начал проступать суеверный ужас. Все меньше противников вставало впереди, зеленые машины просто уступали дорогу, их найты не смели скрестить копья с этой чудовищной двойкой.
Шура и Догер крушили борнийцев, словно два яростных демона-копа.
На них уже почти перестали бросаться и лишь сворачивали в стороны. Вскоре красно-черной и синей машинам пришлось уже самим гоняться за зелеными.
Вокруг кипела битва, разгораясь на полную мощь, а громадный огненный зверь внутри Шуры начал кукожиться, медленно таять. На глаза снова навернулись слезы, найт уже с трудом видел дальше наконечника своего копья. И все еще почти ничего не слышал в том стоячем болоте, что его окружало.
Но долгомерное оружие продолжало настигать все новые жертвы в зеленых комбинезонах.
Где-то неподалеку громыхнуло так, будто употребили горящее оружие, от чего у Шуры слегка прорезался слух. Наверное, копье ударило бензобак и вызвало искрение, меланхолично подумал он, в очередной раз выдергивая наконечник. Чья машина вспыхнула - баделендская или борнийская, видно не было. Только два горящих тела катались по земле до тех пор, пока им в спину не воткнулись копья.
Равнина продолжала глохнуть от рева моторов, от скрежета сталкивающихся мотоциклов, от криков сражающихся найтов. Перевернутые мотоциклы и лежащие навзничь тела замирали, выбывая из общего хаоса движения.
Звуки сражения ворвались в уши Шуры, когда заглох двигатель "Харлея". Чье-то копье еще несколько долгих мгновений назад перебило трубку подачи топлива и остатки бензина продолжали выливаться прямо на мотор.
Вместе с замиранием последнего оборота двигателя Синей Молнии внутри у Шуры умер зверь, рожденный зеленой горошиной. В груди осталась лишь пустота и безразличие. А еще страшная усталость.
Где-то впереди мелькали мотоциклы, но вокруг замершего "Харлея" уже никого не было. Руки дрожали, склизкое от крови древко борнийского копья выскользнуло на землю. Липкий клинок Жала никак не мог войти в ножны и, в конце концов, упал на испаханную шинами землю. Акинак вообще остался где-то в теле одного из борнийских найтов.
Заг положил руки на основание руля и склонил на них голову.
А Шура смотрел остекленевшим взором на отдаляющуюся битву.
Движущиеся цветные точки преследовали зеленых. "Харлей" окружали только заглохшие машины. Стоящие на трех колесах или перевернутые. Тела некоторых седоков еще оставались в седлах, свешиваясь на землю или на коляску. Но большинство предпочли лежать на изрытой земле - с раскроенными черепами, пробитой грудью, вспоротыми животами, переломанными шеями. Кто-то из них еще шевелился, одно тело даже пыталось встать.
Молодой найт затуманенными глазами наблюдал за стоящей на коленях фигурой. Человек подтягивал ногу и старался на нее опереться. Но как только переносил на нее тяжесть тела, нога подкашивалась, раненый падал, чтобы покряхтев, сделать еще одну попытку.
Шура не мог распознать, что это был рулевой Ламма. Сам очкастый найт, раскинув руки, лежал в стороне, уткнувшись в небо неподвижным взглядом близоруких глаз. Очки с разбитыми стеклами валялись неподалеку.
Дурманил голову запах бензина, испаряющегося на перегретом двигателе. Сзади доносился чей-то протяжный стон, ему вторило звучное ругательство.
Сил держать голову больше не осталось, она бессильно опустилась на грудь.
Мимо понеслись ноги в сапогах королевских солдат. Сапоги грохали по раздавленным, втоптанным в грязь стеблям, поспешая куда-то вперед.
Провожая взглядом мелькающие сапоги, Шура с неимоверным усилием немного поднял подбородок. И не увидел перед собой привычного затылка. Заг уронил голову на руль и не двигался, лишь шумное дыхание вздымало спину. Шура попытался растормошить рулевого, но завалился на бок, и свет померк перед его глазами.
Сверху холодно подмигивали фары Небесных Байкеров, когда Шура разлепил тяжеленные веки. Стояла зловещая тишина, даже вездесущие сверчки не трещали.
Сильно воняло бензином.
В одеревеневшую щеку впился выступ на сидении коляски. Найт с трудом поднял тело, сполз с сиденья на землю. Затекшие конечности отказывались повиноваться.
Рулевого нигде не было видно.
Шура полежал на земле, потом заставил себя сесть. Когда он смог подняться, то сразу же на дрожащих ногах обошел застывший мотоцикл.
Заг сидел на земле, прислонившись спиной к переднему колесу. Рулевой бездумно смотрел в небо. Когда Шура подошел к нему, Заг тяжело вздохнул.
"Жив, слава предкам-байкерам". Шура ничего не помнил о том, что произошло во время сражения. Уходя, яростный зверь забрал с собой память о последнем дне.
Найт присел рядом.
– Загги, а ты видел когда-нибудь море?
В ответ рулевой еще раз вздохнул.
– А поехали к морю? Говорят, там вода соленая. Словно слезы. Может, ими можно будет смыть соленую кровь с наших рук и курток.
Паромщики уже возобновили переправу на другой берег Данюба.
"Харлей" и его седоки перебрались в Бримон и мотоцикл резво помчался среди ухоженных зеленых полей.
Рассеянным взглядом провожая мелькающий пейзаж, найт Синей Молнии все пытался разобраться в себе.
Он изменился, он чувствовал это и головой, и телом. После той великой битвы что-то надломилось внутри. Кровью десятков убитых борнийцев напрочь смыло красного волка из головы. В первые дни Шура думал, что багряный зверь, как обычно, лишь притаился в укромном уголке сознания и появится по первому зову.
Но неотвратимый хищник, что был с ним все десять лет, бесследно исчез в кровавом потоке.
Догер будет ждать Шуру через три месяца. Тогда закончится Большое Перемирие. Тогда Шура поставит точку в своей погоне за реальным Красным Волком.
Всего три месяца осталось. Вовсе не долгих десять лет. Но молодой найт не чувствовал радости, не ощущал нетерпения. Это просто нужно было сделать. Ни одной эмоции не осталось. Ненависть испарилась, жажда мести утолилась кровью борнийцев. Осталась лишь привычка, выработанная за долгих десять лет. И она уговаривала Шуру - начатое дело следует закончить, убийца матери должен умереть.
